Сила отчуждения
Шрифт:
– Не хотите настоящей еды? – вдруг произнёс де Биф, невесть с чего вновь выказывая радушие. – Пища героев, да. Её немногие достойны.
– Это какая же? – с подозрением спросил Светлан.
– Вчера в ловчую яму свалился огр. Матёрый, упитанный. Лучшие его части уже доставлены.
– О господи…
– Бытует поверие, – пояснил Артур, улыбаясь краями губ, – что огрское мясо придаёт силу.
– А печень врага – храбрость, – подхватил Светлан. – На их людоедство ответим своим, ага?
– Они ж великаны, – возразил граф, искренне удивившись. – Не люди.
– Как говаривал мой друг, – Светлан покосился на ухмыляющегося короля, – а какое превышение над своим ростом вы считаете допустимым? За века эта грань сделалась такой расплывчатой!
Похоже, над этой мыслью де Бифу ещё не приходилось думать, но отнёсся к ней он со всей серьёзностью, мучительно наморщив лоб. Надо же, он умеет слышать!..
– Это мы обговорим в приватной беседе, – произнёс Артур. – И лучше бы её не откладывать. А «пищу героев»… советую похоронить. Поверьте, граф, героем делаются не через желудок.
Более изощрённый ум мог углядеть в этой фразе оскорбительный намёк, но де Биф лишь впал в прежнюю молчаливость, возобновив угрюмое жевание.
На какое-то время в зале наступило затишье – относительное, конечно. Интерес к гостям из столицы, никак не реагирующим на потуги здешних остряков, явно пошёл на спад. Общее сборище, как водится, стало распадаться на группки из двух-трёх давних знакомцев, и почти в каждой нашлись занятия повеселей, чем метать стрелы в глухую стену.
Притворяясь паинькой, Агра заигрывала с волкодавами. Но стоило кому-то из них увлечься, как она хлестала жёстким хвостом по его морде, вынуждая беднягу с визгом отскакивать. Верно, вот так же кобрис вразумляла юных огров – только у тех-то шкура намного прочней.
– Совести у тебя нет, – упрекнул её Светлан. – Связалась с младенцами!.. А если бы я с тобой так играл?
Впрочем, рамок Агра не переступала и всерьёз жертвам не вредила – больше унижала. Такое псинам и в страшном сне не виделось: что с ними будут забавляться, как с мышами. А ещё говорят: собачий характер!..
И тут острый слух Светлана, среагировав на ключевое слово, из общего гвалта вычленил голоса двух персонажей – весьма примечательных, к слову сказать. Как видно, эти двое относились к категории «друзей-соперников». Они и походили друг на друга точно близнецы: оба громадного роста, неохватной ширины, со спутанными гривами и дикарскими лицами, заросшими клокастыми бородами. Только один грязно-рыжей масти, а второй пепельно-серый. Хотя, если их отмыть… А ещё оба смахивали на де Бифа, хотя значительно уступали ему в толщине, а борода у графа была чёрная с проседью. Но в его сыновья эти олухи вряд ли годились – разве в племянники.
– Болтают, у Паука были здоровущие псы, – говорил рыжий. – В одиночку брали медведя!.. А теперь ни Паука, ни псов, ни даже Дома. Всё порушил чужак. И как справился, а?
– Кто может одолеть истинного колдуна? – гыкнув, поддержал серый. – Только другой колдун. Он лишь рядится под силача – видимость одна. Надул, понимаешь, телеса, строит из себя!..
Умерять голосов они не привыкли, а может, были туги на ухо – во всяком случае, Светлан слышал бородачей прекрасно, хотя сидели не близко. Вообще, тихие голоса здесь не котировались – сильный да храбрый должен звучать громогласно, чтобы никто не усомнился. Или провоцируют? Пожалуй, у этих хватит ума. Их он ещё не колотил, а тут каждый учится на своих шишках. Вот с Артуром они, наверно, знакомы близко, потому и не задевают. Но наша-то любовь впереди, да?
– Недаром он якшается с ведьмами, – продолжал рыжий. – Всяко их бережёт и защищает. Отец-то Пим и вовсе нарёк его Антихристом – дескать, явился из Преисподней и сживает со свету истинноверующих, применяя колдовские чары.
Кажется, вы меня уговорите, подумал Светлан с ухмылкой. Вот возьму и овладею смежным ремеслом!..
– И королеву чужак зачаровал, – подхватил серый. – Теперь, чего тот ни пожелает, она исполняет.
Ох, если бы! – вздохнул Светлан. Беда в том, что Анджи шибко самостоятельная, а ведь её заносит по молодости и от избытка чувств… Или это не избыток? Смотря где, наверно.
А бородачи не унимались. Они походили на пацанов, расшалившихся до того, что стали задирать взрослого, – и жутко, а несёт. Да ещё каждый подзуживает другого, играя на знакомых струнах. Ну и допрыгались: рыжий побился с серым об заклад, что дутый богатырь не сможет прорубить его новый панцирь, купленный в Нордии, знаменитой своими мастерами, и что он, рыжий, уверен в этом настолько, что готов испытать такой удар на себе, обрядившись в нордийские латы. Похоже, сболтнул сдуру, а потом упёрся из упрямства и глупого гонора.
Затем оба кое-как выбрались из-за стола и направились, гулко топоча, к Светлану, чтобы вовлечь и его в свой дурацкий спор. Де Биф этому не препятствовал – скорее заинтересовался нежданной потехой, даже прекратив жевать.
Волей-неволей Светлан согласился на демонстрацию, хотя урезонивать закусившего удила рыжего пришлось долго. Сошлись на компромиссе: первый удар – пробный, по пустому панцирю; второй – как заказывал… если не передумает. Логики в этом Светлан не видел, но упрямца такой вариант почему-то устроил. Да и кого тут можно убедить нормальными доводами?
В течение следующей пары минут стражники-исполины приволокли откуда-то деревянного болвана (мало здесь живых), установив его по центру зала и споро обрядив в латы, за которыми рыжий сгонял своего оруженосца, – кстати, выглядели железки и впрямь недурно. А затем на арену, весь… гм… в белом (во всяком случае, светлом), вышел Светлан и неспешно направился к злосчастной деревяшке.
Иногда ему нравилось пускать пыль в глаза. А такой удар был эффектен, даже красив: единым махом меч выдёргивается из заплечных ножен и с гулом обрушивается на цель – хорошо, не живую. А если ещё дополнить свирепым рыком…
Собравшиеся тут мужи знали толк в рубке и сами умели биться, превосходя силой и сноровкой едва не всех в здешнем королевстве. Впечатлить такую публику было потрудней, чем медлительных увальней из окружения королевы или даже огров, стерегущих Праматерь. И Светлан показал, на что годен. Меч блеснул перед ним тусклой вспышкой, вернувшись в ножны ещё прежде, чем до зрителей донёсся лязг.
В первую секунду мало кто понял, что произошло, – даже удар заметили немногие. Затем хвалёные доспехи распались надвое, с грохотом обрушась на каменный пол, и у спорщиков-рыцарей отвисли челюсти. У рыжего от лица отхлынула кровь, ряха же серого, наоборот, налилась ею, точно перед инсультом.