Силач
Шрифт:
Какое-то время Турок колебался; видимо, на этот больной вопрос он предпочел бы не отвечать; однако был настолько потрясен услышанным, а также загадочными следами на теле, что в конце концов все же признался:
— Нет. На самом деле я совсем в этом не уверен.
— В таком случае, почему вы на нее донесли?
— Потому что из-за нее погибли многие мои товарищи. Но это слишком долгая история, чтобы рассказать в двух словах...
— Тем не менее, она может привести вас к поистине ужасной смерти и вечному пребыванию в аду. Вы не замечали пятен крови на своей
— Вчера, — признался вконец растерянный собеседник. — Я не мог понять, откуда они взялись.
— Это Люцифер пьет вашу кровь и роняет на подушку ее капли. — Сьенфуэгос немного помолчал, прежде чем продолжить с большим апломбом: — То есть, конечно, не лично Люцифер, а его маленькие демонята, подсылаемые им как раз для таких вещей, но это ничего не меняет, — добавил он с такой убежденностью, что никому и в голову не пришло бы усомниться в его словах.
— И что же мне теперь делать?
— Если честно, вы мало что можете сделать.
— А если я буду спать с распятием?
— Положив его в ноги?
— Нет, — ответил собеседник, весьма напуганный перспективой стать жертвой приспешников сатаны. — Не в ноги, конечно. Положу в изголовье кровати или повешу на шею. И буду спать, не снимая сапог.
— Вы собираетесь провести всю жизнь в сапогах и с распятием на шее? — многозначительно усмехнулся канарец. — Не думаю, что это удачное решение.
— Тогда что же мне делать? — воскликнул Турок. — Каким образом удалось спастись вашему кузену?
— Он примирился с демоном.
— Примирился с демоном? — недоверчиво переспросил бедняга. — Объясните мне на милость, каким образом можно примириться с демоном? Для того, чтобы примириться с Богом, нужно просто исповедаться, но я не думаю, что у демона есть место для публичных покаяний.
— Конечно, такого места нет, — согласился Сьенфуэгос, едва сдерживая смех. — Но думаю, что это все же можно сделать.
— Совершив какую-нибудь мерзость?
— Мерзость? — переспросил Сьенфуэгос, на сей раз искренне удивленный. — Что вы хотите этим сказать?
— Когда Господь налагает епитимью, он, как правило, велит сделать доброе дело; а Князь Тьмы, значит, наоборот — должен потребовать сделать что-то дурное.
— Честно говоря, я никогда не задумывался над этим вопросом, — признался канарец. — Но вряд ли Князь Тьмы требует именно этого.
— Тогда чего же он требует?
— Я не очень в этом разбираюсь, но думаю, что, если демон от вас не отстанет, быть может, вам стоит отозвать свое обвинение против этой ведьмы?
— Отозвать обвинение? — в панике воскликнул Бальтасар Гарроте, которому вдруг показалось, что мир перевернулся с ног на голову. — Но это невозможно!
— Почему же невозможно?
— Потому что у меня есть основания для этого обвинения. И очень серьезные.
— Если ваши основания настолько серьезны, что вы готовы пожертвовать собственной жизнью и спасением души — воля ваша. В противном же случае советую вам хорошенько подумать. Что до меня — то я выполнил свой долг, предупредил вас об опасности, несмотря на то, что вы — последний человек в этом мире, с которым мне хотелось бы иметь дело. Прощайте, кабальеро!
С этими словами он встал, церемонно откланялся, окинул его долгим взглядом, полным сострадания, как если бы смотрел на умирающего, и удалился, даже не оглянувшись, с видом человека, не желающего видеть столь безмерных страданий.
Между тем, несчастный Бальтасар Гарроте застыл, подобно ледяной статуе, словно кровь застыла у него в жилах. Его охватила паника, и некого было в этом винить, ведь для человека начала XVI века намного естественнее было объяснить происходящее вмешательством демонов, нежели происками своенравных летучих мышей, которые вместо того, чтобы спокойно питаться фруктами и насекомыми, как в его родной Андалусии, повадились тайком пить кровь мирно спящих людей.
Любой из этих летающих кровососов способен высосать и переварить за ночь до семидесяти граммов крови; при этом они никогда не приближаются к своим жертвам до тех пор, пока те не погрузятся в глубокий сон. Их слюна содержит вещество, обладающее обезболивающим действием, так что спящий не может почувствовать, что стал жертвой зловредного хищника, точно так же, как почти невозможно обнаружить укрытия этих крылатых вампиров, где они прячутся днем.
Хитроумный Сьенфуэгос прекрасно знал, что в эту ночь маленькие крылатые гости вновь поужинают кровью перепуганного Турка, поэтому он ничуть не удивился, когда увидел, что уже на рассвете следующего дня тот стучится в дверь особняка капитана де Луны.
— Ты не можешь отозвать обвинение! — немедленно сказал виконт, когда помощник сообщил ему о своих планах. — Если ты это сделаешь, гнусный вонючий монашек решит, что это я тебя заставил, побоявшись потерять свое имущество, если Ингрид осудят.
— Мне плевать, кто что подумает, — сухо ответил тот. — Меня волнует собственная жизнь и душа.
— С Инквизицией шутки плохи!
— А с дьяволом — тем паче! — и Турок показал две новые отметины на мочке уха. — Сегодня ночью я спал с забаррикадированной дверью и запертым окном. Я едва не задохнулся, но ни один комар не проник в мою спальню. Однако, когда я проснулся, то обнаружил вот эти следы и лужу крови на подушке, — он затряс головой, готовый вот-вот разрыдаться. — Нужны ли вам еще доказательства? Одни лишь духи способны проходить сквозь стены! — он протянул вперед дрожащие ладони. — У меня уже нет сил, чтобы удержать бокал в руке. Так какое мне дело до этой проклятой Инквизиции?
— А я? Чем я-то провинился?
— Вы? — резко переспросил тот. — Вы втянули меня в это дерьмо, не предупредив, что эта чертова ведьма служит Князю Тьмы.
— Ты и вправду так думаешь?
— А вы сами разве не видели? Она превратила озеро в пылающий ад, а теперь меня осаждают полчища демонов, — Турок яростно сплюнул. — Никогда я не боялся ни мавров, ни негров, ни христиан, все мое тело покрыто шрамами, а уж сколько раз я смотрел в лицо смерти! Но одно дело — честно погибнуть в бою с оружием в руках, и совсем другое — позволить приспешникам сатаны выпить до капли собственную кровь...