Сильнейшие
Шрифт:
Лачи с несколькими сопровождающими был там — и стоял к Огоньку боком, а перед ним замерла только что вошедшая высокая тонкая женщина, незнакомая полукровке. Рядом с ней — южанин, тоже не известный подростку, с широким грубоватым лицом, массивный с виду; подле спутницы он смотрелся, как большой туалью рядом с водяным ужом.
Огонек не осмелился обратить внимание на себя даже нечаянным жестом — пропустили, и ладно. Постарался стать маленьким и незаметным. Слушал.
— Приветствую, Халлики-дани, — со скупой улыбкой проговорил
— Мое имя Тумайни. Халлики — моя сестра.
— Посланцы вечно что-нибудь перепутают, — с едва заметной насмешкой поклонился Лачи, указал на грубо изготовленные наспех деревянные сиденья. Полог надежно защищал от солнца, но под натянутой тканью казалось еще более душно, чем снаружи — не было ни ветерка.
— Хорошо, что прислали тебя, аньу. Вспоминается моя соправительница, и начинаешь чувствовать себя… почти по-домашнему.
Та не успела ответить — лишь губы дрогнули, готовясь произнести вежливую фразу. Наверное, вежливую — нет причин начинать с оскорблений.
— Вас целых трое. Неужто побоялись отпускать меньшим числом? — ласково спросил Лачи.
— Если считать по северным меркам, нас, напротив, слишком мало. Ведь ты — целая половина вашего… союза. Но к делу.
— Что ж, я с радостью выслушаю тебя.
Тумайни переплела пальцы — тонкие, смуглые, со следами от узких колец; сейчас — сняла, могут помешать.
— Между Асталой и Тейит был заключен договор. Вы не приходите на наши земли, мы — на ваши. На срединной земле все общее, если затеян спор, его решают обе стороны. Когда наши разведчики встретились тут, в долине, договор был подтвержден и долина поделена. Но все наши люди погибли.
— Что делать. Земля живая и порой ее дыхание смертоносно.
— Почему же не пострадали северяне? Или ты сговорился с землей?
— Полагаешь, мне подвластна природа? — с тонкой улыбкой спросил северянин. — Конечно, мне лестно подобное предположение, но не стоит так обделять себя. Погляди — листва на ветвях кустарника еще не успела полностью обновится, ты увидишь и желтые листья, и палые листья.
Почудился шорох — будто не люди, а самое воздух расступился.
Огонек обернулся. Кайе стоял, прислонившись к стволу — одной из опор шатра, и смотрел на подростка в упор. Тевари и растеряться не успел — только отмечал подсознательно непривычное в обличье оборотня. Два года, чуть меньше даже прошло… а он другой. Те же вроде черты, мягкие и диковатые. Повыше стал, и тело перестало быть легким, хотя и тяжелым не назовешь. Разве тяжелы энихи, хоть весят куда больше человека?
На оборотне была одежда посла — длинная, не темно-синяя, как у остальных южан, а багровая; с широким янтарного цвета поясом без всякой вышивки — ему, как младшему, никакого отличия не полагалось. На его руке Огонек заметил тускло светящийся темно-красный браслет — раньше его не было. Взгляд юноши был очень недобрым. И лицо… словно человек никогда не умел смеяться… но умел и любил убивать.
— Кайе… — тихо сказал Огонек, не соображая сейчас, что не просто влез на переговоры, еще и разговаривает без спросу — Ты… так изменился.
— Неужто?
Тут мальчишку подхватили, и не успел Огонек опомниться, как был уже на значительном расстоянии от оборотня. Успел заметить только, как гримаса ненависти исказила его лицо.
Быстро сообразил глава северян, что делать. Испугался не на шутку… но виду не подал. Когда Огонька удалили из шатра, Лачи смерил Кайе взглядом, напомнившим холодную взвесь тумана — зябко и ничего не понять.
— Он слишком юн. Почему его отправили сюда вместе с вами?
— Пусть учится. Он из сильнейшего Рода Тайау. И уже достиг совершеннолетия, — ответила Тумайни.
— Или он — намек на то, что с вами сила? Не попытка ли намекнуть, что переговоры должны закончиться так, как угодно вам?
Юноша дерзко взглянул Лачи в лицо:
— «Он» — это я. Если что-то интересует эсса, могут спросить у меня!
— Обязательно спросим. Весьма любопытно, можешь ли ты думать — не только убивать.
Южане переглянулись. Тумайни спокойно, нарочито спокойно проговорила, продолжая прерванное:
— Ты говоришь, наших людей погубило дыхание земли? Мои видящие говорят иное. Они говорят, что неизвестные принесли чаши, из которых веяла смерть, и расставили их подле лагеря, зная, куда направится ветер. Неизвестные эти не были простыми рабочими — хорошо таились от взглядов.
— И твои видящие могут указать лица?
— Нет. На людях были маски.
— Право, мне очень жаль.
— Толаи может увидеть то, что произошло, если ты позволишь ему — среди рабочих долины.
— Мне жаль. Но почему я должен верить ему? С чего я буду уверен, что он именно прочтет их память, а не вложит что-то свое в голову?
Кайе не выдержал:
— Долго ты еще будешь лить воду, Тумайни? Он же издевается!
Та не торопясь извлекла из пояса маленький золотой медальон — круглый жук, держащий в жвалах половинку солнца. Вещица старшего брата оборотня.
Юноша притих — если Къятта отдал свою вещь Тумайни… для чего?
— Возьми ее, и послушай меня.
И обратилась к Лачи, поняв, что пока ее не намерены перебивать, продолжила прежнюю мысль:
— А то, что «колодец» с Солнечным камнем оказался пуст — тоже прихоть земли?
— Не думаю. Вероятно, разведчики просто ошиблись — они приняли за богатую жилу обманку. Разозленные, выкопали большую яму, пытаясь все же найти камень — ты знаешь, почва в долине довольно мягкая. И земля вздохнула, убив людей.
— Наши разведчики весьма опытны. Они не спутают орла с колибри, — задумчиво проговорила Тумайни. Лачи развел руками в показном смирении.
— Я рад был бы сделать приятное Югу. Я рад был бы сделать приятное тебе — ты яркая, умная женщина. Но я не собираюсь брать на себя вину за содеянное землей. Меня сотрут в порошок на родине, и мое имя будет долгие годы равно слову «глупец». К тому же… — он выдержал паузу, будто собирался говорить о чрезвычайно неприятном:
— Заложники, отправленные к вам. Есть сведения об их гибели.