Сильнейшие
Шрифт:
В Тейит часто охотились с помощью птиц. Полукровка не слишком любил и слушать о таком развлечении, не то что смотреть. А у Кираи был сокол, и у Шику был… Завидя жертву, хищная птица камнем падает на нее, сложив крылья — и может показаться, что вот-вот, и охотница разобьется. Но она всегда успевает, и, даже промахнувшись, разворачивается над самой землей и взмывает в небо.
Так и южане летели сейчас к невысокой гряде. И достигли ее скоро.
Луки и дротики у северян были, но никому, кроме Огонька,
Два самца грис подлетели к гряде голова в голову, первыми, но потом всадникам пришлось соскочить на землю — пробираясь через мешанину небольших камней и кустарника, животные рисковали поломать ноги. Южанин, державшийся наравне с Кайе, опередил его на шаг, и оказался хорошей мишенью. Ни один «щит» обыкновенного айо не выдержит нескольких ударов одновременно. Это понял и Огонек, не то что оборотень. Тот рванулся, в прыжке закрывая собой своего — и уже в Кайе полетел радужный нож. Время застыло и подернулось мутноватой пленкой.
Он не помнит про «щит», отрешенно подумал Огонек, стоя сбоку и баюкая в ладони чекели. Ему хватило бы и стрелы… Видел — на груди и правом плече одежду не то прожгло, не то разрезало. Лицо оборотня исказилось, но тот не вскрикнул. И все-таки Кайе вспомнил про защиту — последней доли мгновения хватило ему, чтобы закрыться от двух ударов. Южанин, которого он заслонил и сбил с ног, перекатился по земле, поднимаясь.
Сероватый шепот обволакивал все, вползал в уши Огонька — ну давай же, не медли! Но он не мог, держась за плечо — самому стало больно. Не сильно, давно ослабела связь. Нехотя он поднял кристалл; ощутил желание взглянуть через золотистые грани на закатное солнце.
А Кайе шагнул вперед, и закричали сзади — те, кто ставил завесу. Треск воздуха был почти слышен, и растерялся Лачи — юноша прорвал завесу, которую ставили пятеро сильных. Будто зверь пробежал по тропе, загороженной паутиной, и не заметил, ослепленный болью и яростью.
Чекели в руке Огонька нагрелся — то ли от близости Огня, то ли от внезапно ставшей горячей ладони.
Еще пара быстрых движений Кайе, мягких, как прыжок играющей кошки — но северяне попросту не успели отступить хоть на пару шагов. Теперь оборотень стоял напротив Лачи… да что там, напротив, важно ли это? Прорвана была завеса, казавшаяся непреодолимой. А значит, его не остановит щит человека, стоящего на расстоянии вытянутой руки.
Кираи не выдержал. Блеснул радужный нож, рассыпался тысячью капелек, ударившись о «щит» оборотня, теперь окружавший его почти зримой стеной. Юноша искоса взглянул на воина севера.
«Почему?» — мелькнуло в голове Огонька. Кираи был таким рассудительным…
Но южанин не удостоил бросившего нож и вторым взглядом, не то что смертельным ударом. Он просто стоял и смотрел на Лачи. Лицо было сумрачным — и задумчивым. Кайе что-то решал для себя, что-то важное. И это было неправильно, как если бы в прыжке остановился дикий зверь, передумав убивать немедленно.
А южане приблизились.
Золотистый кристалл обжигал руку, будто стал раскаленным углем. Невозможно терпеть…
Полукровка шагнул вперед, теперь от оборотня и его отделяло совсем немного. Протянул чекели на раскрытой ладони — ему. Зрачки обоих будто одним целым стали — не мимолетное скольжение, как там, у завесы; Кайе тяжело глянул — почти ударил. И взял протянутое.
На миг Огоньку показалось, что вместо Лачи возник сталагмит — такой же неподвижный, белый и непроницаемый. Еще миг — и сталагмит ожил, улыбнулся, не теряя достоинства. Кивнул, и лишь к Огоньку обратился:
— Хорошо. Я ошибся, считая тебя человеком. Что же, теперь твой дружок может довершить начатое. — Не надо, — прошептал мальчик, опуская голову. Он по-прежнему не испытывал страха… только неимоверный стыд.
— Лачи! — бросил Кайе, сжимая руку в кулак.
— Не беспокойся, котенок, — с холодной усмешкой откликнулся тот. — Втяни коготки. К чему ссориться добрым соседям?
Юноша выбросил руку в сторону, веля своим — за спиной — стоять смирно.
— Долина наша. Это плата за то, что вы сделали. И за то, что хотели сделать. Теперь уходите. — Склонил голову набок, искоса глянул:
— Хотели одной стрелой уложить оленя и йука? Не вышло!
— Подумай, что делаешь, мальчик, — Лачи оставался невозмутимым, и Огонек почувствовал что-то близкое к восхищению. — Мы уйдем — иначе будет бойня. Но северяне не отдадут долину Сиван просто так… пойми же это. За нее заплачено кровью эсса — и простых, и детей Серебряной ветви.
— Ах… ты не мог убить их своей рукой? Не умеешь? — спросил оборотень сквозь зубы.
Лачи слегка поклонился и шагнул назад. Охранники стали так, что Огонек не мог больше видеть Лачи… но готов был клятву дать, что лицо северянина отразило что-то… нехорошее. Он потерпел поражение… но не окончательное.
Оборотень размахнулся и зашвырнул чекели Огонька в расщелину меж валунами.
Все было тихо. Тени ворочались в траве и между стволами. В иное время Огоньку было бы попросту страшно одному в темноте — но сейчас другая мысль перебивала страх.
Там, высоко-высоко, небесный пастух выгонял на простор своих грис, и они топтали еще не до конца угасшее пламя заката. Там вспыхивали и сгорали маленькие светляки — глупые звезды, решившие подлететь к зажженному каким-то человеком костру. Под ногами шуршала трава. Шел, всматриваясь в темноту.
Ночью — он знал, что может придти сейчас… в какой бы ярости не был оборотень, после дикой вспышки он стихал на какое-то время.
По крайней мере, так было раньше… Вот и почти дошел до их лагеря…
— Ты уверен? — раздалось сзади. Горячий голос, чересчур — словно пламя заговорило.
— Да… — застыл на месте, сглотнул с трудом, но не удержался: — Ты… я едва узнал тебя там, в шатре…
— Я таким был всегда! Ты зря пришел.
— Мне очень нужно спросить тебя…
— Да неужто? — ярость полыхнула в голосе — казалось, и поляна сейчас загорится. — Еще говоришь?