Сильные женщины. Их боялись мужчины
Шрифт:
Году, наверное, в 75-м после одного концерта в том же ЦДЛ, воспользовавшись случаем, в перерыве я зашел к ней за кулисы. Думал, напомню о полете на севера, перемолвимся — договоримся о встрече. Но Алла или вправду, или сделала вид, что меня не узнала. Я немного стушевался и откатил от звезды, полагая, что тот давний комсомольский чес выветрился из ее биографии. Ведь она уже и впрямь взлетела под небеса, превращаясь в живую легенду. И многое при этом было не для моего пусть и полуинтеллигентского обоняния и слуха. Ведь все шло в кассу: фанатство бешеных поклонниц, ночами дежуривших у ее квартир, полное молчание о ней на Западе, ее просто там не знали, драка с Джуной в доме на улице Горького, любовь Брежнева, потом Ким Ир Сена, мешки гастрольных рублей, позже прогоревшие у «Властилины», слухи о пластических операциях и клинической смерти, соперничество с Ротару, наконец, 15-е место на ЕвроТВ и оправдание провала. Все работало на ее имидж, сама же она уже не отличала победы от поражения. Пугачева заставила себя полюбить. Внушить, что она «самая-самая». Единственная, неповторимая. С первых полос газет, с телеэкрана, голосами диджеев и домашнепрописных ораторов отовсюду: Алла, Алла Борисовна, наша Пугачева. Композитор Ханок выпустил о певице целую книгу, назвав ее стихийным бедствием, «пу-га-чев-щи-ной». А буквально на днях в одной газете он же, по-видимому, смертельно на Пугачеву обиженный, обозвал ее «стареющей теткой», всем надоевшей.
Да и я вижу: Пугачеву любят и ненавидят, ставят на пьедестал и вываливают в грязи, ее именем клянутся и проклинают: «Возьми тебя, Пугачиха…» Бестия! Зверь! Но Филипп Киркоров исповедовался мне о том, как надо любить женщину и как не стыдно быть подкаблучником у великой Аллы. Приносить ей кофе в постель и по тридцать раз в день звонить ей по телефону. Она сломала двухметрового гренадера. Но она же и вознесла его к звездам.
Эдита Пьеха, и впрямь сама легенда, история советской и европейской эстрады, гордая, воспитанная, промолвила мне на кухоньке на Крылатских холмах: «Я искренне, подчеркиваю, искренне, восхищаюсь Пугачевой». Михаил Горбачев, когда я брал у него интервью, это было на излете девяностых годов, неожиданно резюмировал, что Пугачева — это вечная перестройка в искусстве. Ему виднее, он, наверное, не хотел вспоминать, как уже в его перестроечную бытность газеты писали об очередном буйстве «хабалистой московской звезды» в одной из ленинградских гостиниц. Но это мелочь, незначительное для нее происшествие.
А так и впрямь всю жизнь, с той первой уже мемориальной командировки в какие-то там Лабытнанги, Пугачева была первой. Мало кто знает, что «гиннессовый» абсолютный рекорд по продаже пластинок и дисков принадлежит не «Битлз», не Элтону Джону с его синглом о Диане, а советско-российской певице Алле Пугачевой — платиново-золото-серебряная весомость почти в триста миллионов экземпляров. Бестия! Чудо!
Впрочем, мой американский друг, издатель русского «Калейдоскопа» Альфред Тульчинский, ворчал: «Ну почему великая, не пойму? У вас должно быть десять — двадцать Пугачевых, чтобы был выбор, чтобы было с кем сравнивать». Может быть, и прав желчный оппонент. Настоящий вкус рождается, когда есть рынок, свобода выбора. Но что поделаешь, если на всю огромную Россию Алла Пугачева по-прежнему одна. Единственная. Неповторимая. Всеобожаемая. Великая рыжая бестия. Свидетелем и крохотным соучастником начала вселенской славы которой мне довелось быть.
2000
КАТРИН ДЕНЕВ: «Я НИКОМУ НЕ ПРИНАДЛЕЖУ»
Стакан виски — и все кругом пустяк
Иногда она выпивает стаканчик-другой виски, и это помогает избавиться от застенчивости, проросшей в ней с самого детства. Она становится веселой и легкой, и все вокруг кажется пустяком, а проблемы решаемыми. Но Денев не алкоголичка, она берет себя в руки и вовремя останавливается. Тогда, когда захочет сама. И снова не пьет месяцами.
Когда актриса приезжала в Москву, ее, конечно же, угостили русской водкой. Никита Михалков зазвал Денев в роскошный ресторан и, выставив перед ней свою «Комдивскую», начальственно предложил: «Попробуй, моя — лучшая из всех водок». Катрин, интеллигентно пригубив рюмку, чуть сморщилась, отпила половину, а на закуску вместо подсовываемого ей грибочка попросила какого-то рассола из эстрагона. Все засмеялись, а когда гостья захотела увезти с собой в Париж парочку бутылок этого замечательно «минерального» напитка, все сидящие за столом чуть не свалились под него от хохота.
— Я знала, что вы, русские, — романтики и ваше веселье не обходится без водки, — перевел для не понимающих по-французски госкиновский толмач.
Прическа Марианны — национальное достояние
Катрин Денев при ее врожденной застенчивости, нежелании быть на виду приходится постоянно держать себя в узде, контролировать свои эмоции, поступки, бытовые решения. А при том, что для французов кумир — это больше чем кумир (это страсть, доходящая до болезненного исступления), легендарной актрисе подчас приходится туго. Психологически уникальной демонстрацией всего этого стала история с белокурыми волосами Денев, которые составляли один из неотъемлемых компонентов ее магии. Она не расставалась с ними никогда, ни при каких обстоятельствах. Кстати, блондинкой Денев стала в память о своей сестре Франсуазе, погибшей в автокатастрофе.
В 1992 году режиссер Варнье пригласил Денев сняться в многосерийной саге о колониальных временах «Индокитай». Парикмахер, начавший готовить актрису к роли, не поставив ее в известность, слегка укоротил шевелюру. Цирюльник явно не ведал, что творил. Денев страшно расстроилась и хотела, расторгнув контракт, улететь во Францию. Ее с трудом уговорили довести работу до конца. Она послушалась, но, как только закончились съемки, устремилась в парикмахерскую, откуда через час вышла изменившейся до неузнаваемости. Короткая под мальчика стрижка сломала ее образ, знакомый каждому французу. Что тут началось! Пресса пустилась во все тяжкие — просто так, без серьезной причины такие, как Катрин Денев, не меняют привычного образа. Что произошло? В чем причина неожиданного поступка? Где, наконец, эти бесценные локоны? Пошли слухи, что белокурая с рыжинкой грива продавалась из-под полы за бешеные деньги. Маленькими прядками, в золоченых коробочках. И чуть ли не с приложением сертификата от самой владелицы. Неистовые поклонники разложили по полочкам мотивы личной драмы, послужившей поводом для изменения внешности: траур по ушедшей любви; желание все начать сначала; помутнение рассудка на почве какого-то психологического надлома.
Наиболее радикальные мнения были таковы: Денев совершила чуть ли не государственное преступление, ибо отныне она, символ Французской республики, культовая Марианна, будет не узнаваема своим народом. Вопрос был вынесен на всенародное обсуждение — правильно ли поступила любимая актриса? Национальное собрание Франции уже готово было подключиться к установлению истины и чуть не назначило референдум.
Хозяйка белокурых волос была вынуждена сделать заявление: мастер, постригший ее, положил волосы в конверт и вручил их лично ей, Катрин Денев. Она же, прилетев домой, сожгла пряди в камине на даче. Почему она это сделала? Оказалось, что еще с юности Катрин мечтала о мальчишеской стрижке, но взрослые не разрешали это делать. Когда-то же надо было попробовать. Вот она и решилась.
Роли прилегают к Катрин, как платье от Сен-Лорана
Если Норму Бэйкер, будущую Мэрилин Монро, на выборочный просмотр привела ее тетка-монтажница одной из лос-анджелесских студий, юную Брижит Бардо с вопросом, не хотела бы она позировать для обложки журнала, остановила на улице сотрудница крупного еженедельника, то Катрин Денев затащила в студию сестра, не решавшаяся отправиться туда в одиночку. Куда туда? Да на улицу Судьбы. Потому что для любой из этих актрис походы на пробные показы или публикация еще никому не известного, но прелестного лица на обложке — это подарок Небес, редкостный выигрыш в лотерею. А если бы сестричка Катрин сама не рвалась в кинозвезды? Что было бы тогда? Гордилась бы Франция своей самой талантливой, самой элегантной, самой неприступной. Своим белокурым надломом. Неизвестно. Но от судьбы не уйти. И в 1959 году Катрин Денев, шестнадцати лет от роду, уже дебютировала в своем первом фильме. Каком? Да это и значения не имеет, так же, как, впрочем, не имели никаких художественно-киношных достоинств все первые четыре или пять фильмиков с участием будущей знаменитости, которые показывали, чтобы хоть как-то оправдать расходы, на окраинах Парижа.
В мире кино успех, как правило, не приходит в одиночку. Конечно, можно (но трудно) представить, скажем, Инну Чурикову без режиссера Глеба Панфилова или Любовь Орлову без Григория Александрова. Даже сумасбродная Мэрилин, выходя замуж за драматурга Артура Миллера, предвосхищала совместную творческую стезю, понимая, что талантливые сценарии на дороге не валяются. Настоящей карьерой Катрин Денев обязана режиссеру Роже Вадиму (кстати, одному из мужей Марины Влади), создавшему для нее фильм «Порок и добродетель», и Жаку Деми, сотворившему настоящий шедевр — «Шербурские зонтики». Первый фильм в меньшей степени, но второй в полной мере стал для Денев началом блестящей кинокарьеры. Сюжет фильма был социально близок советскому зрителю: он поведывал о маленькой продавщице зонтиков, разлучившейся с любимым, призванным в армию, и предостаточно крутился в наших кинотеатрах, чтобы имя новой звезды французского синема застыло на наших устах. Роже Вадим сумел соединить актрису и образ героини Женевьевы в одно целое. Роль прилегала к Катрин, как вечернее платье, сшитое у Ив Сен-Лорана. Оно не сковывало ни физических, ни душевных движений, не заставляло отвлекаться на думы о морщинках, швах. В этой роли Катрин Денев оно не тянуло нигде.