Сильные женщины. Их боялись мужчины
Шрифт:
(Для сравнения замечу: если нынешний прокат новинки синема набирает сто тысяч зрителей, то считается, что работа проделана не зря. А наполняемость залов числом в один миллион доступна только таким шедевральным лентам, как «Сибирский цирюльник».)
Поскольку знаменитая в прошлом актриса живет сегодня уединенно и замкнуто, важны любые свидетельства из ее уст. Вот некоторые, принципиальные для ее биографии. Еще студенткой Ладынина была «законтрактована» Художественным театром. Первую свою роль на сцене она получила в пьесе Горького «26 и одна». Станиславский сам проводил репетиции и сам же вызвал Ладынину «на ковер». Юная лицедейка тряслась от страха.
— Ко мне вышла секретарь и говорит: «Извините, мы вынуждены вас немного задержать, у нас перегорели пробки». А мне хотелось, чтобы их никогда не починили, — так я боялась этой встречи… Константин Сергеевич сидел на небольшом
В другой раз Марина Алексеевна заявила: «Раньше, по молодости, я считала отсутствие тщеславия достоинством. Теперь же считаю отсутствие у актера тщеславия — недостатком».
А вот ответ на вопрос о человеческом одиночестве, о том, как она, актриса, чувствует себя без друзей (таких, как Борис Андреев), рано ушедших из жизни:
— Стараюсь не позволять себе этого понятия — «одиночество». Да, я одна, но чересчур большая роскошь — чувствовать себя одинокой, будучи и вправду таковой. Да и одиночество бывает разное. Худшее — если вдвоем или даже в большой группе людей, а все равно одна. А если ты одинока просто потому, что одна, — это, так сказать, нормальное одиночество.
Многие из знаменитых комедий снимались в военное время. Обстоятельства тех съемок были суровы: студия не отапливалась, снимали под проливным дождем. На съемках «Свинарки и пастуха» порой ночами приходилось сидеть в бомбоубежищах, у всех были причины для слез. Но Пырьев говорил: «Не плакать, черт вас побери! Вы солдаты, это ваш фронт, и вы должны играть так, чтобы не было заметно ни ваших слез, ни вашего плохого настроения».
Несколько раз я разговаривал с Мариной Ладыниной по телефону и всякий раз ловил себя на ощущении, что этот человек почти весь в прошлом. Ей были чужды и мои звонки, и мои расспросы. Для нее неприемлемо многое из того, что творится за окном: люди в Кремле, нынешние вертлявые кумиры, цены в магазинах на молоко и хлеб, газетная трескотня. Наверное, о многом сожалеет богиня советского экрана. О том, что снималась практически только у одного режиссера — Ивана Пырьева — ив «сельскохозяйственных фильмах», среди кур, свиней и тракторов. О том, что до настоящей классики она так и не дошла, а мечтала о Дездемоне, Марии Стюарт или Нине из «Маскарада». Жалеет, что, поддавшись на уговоры мужа, покинула МХАТ. И я не решился спросить, не глядя в глаза собеседнице, возможно, о самом главном: понимала ли актриса, кому служит ее талант, какие фиговые портьеры прикрывает она своей беззащитной и безоглядной улыбкой. И я могу только догадываться, что по-женски тонкой своей натурой, внутренней цельностью понимала. Но сделать, а тем более изменить ничего не могла. Аморальность власти, торжество самого разнузданного на земле террора Ладынина особенно остро почувствовала, когда в 1946 году впервые выехала за рубеж, на Каннский фестиваль. Заграница, Франция, ее потрясла. Она ощутила, как вероломно исковерканы ее идеалы, как нагло идеализируют они с Пырьевым казарменное счастье советской женщины в духовно опустелой стране. Но было, наверное, уже поздно.
Долгий век проживает на этой земле Марина Ладынина, героиня советских музыкальных комедий, которые сегодня, спустя много лет после их выхода на экраны, опять хочется смотреть.
1999
ЕЛЬЦИН — НАПЫЩЕННЫЙ ЭКСЦЕНТРИЧНЫЙ СУБЪЕКТ…
Железная Мадлен Олбрайт представила москвичам свои мемуары
Что и говорить, нечасто в Москву залетают с частными визитами такие важные птицы, как Мадлен Олбрайт, бывший госсекретарь США в годы президентства Билла Клинтона.
Когда она появилась в зале книжного магазина, где проводилась ее пресс-конференция, журналисты мгновенно подались вперед, будто повинуясь магической силе ее ауры и доверчивой улыбки. Повод для встречи — российский дебют только что вышедшей книги мемуаров «Госпожа госсекретарь», толстенного тома ценой в триста целковых. Десятки телекамер и фотообъективов впились в хорошо сохранившуюся, хотя далеко не первой молодости даму, существо слабого пола, но явно с мужским характером, от слов и действий, а точнее от хуков и апперкотов которого еще недавно зависели судьбы мира.
Когда объявили, что припозднившаяся госпожа Олбрайт ответит только на несколько вопросов заждавшихся журналистов, в этом увиделся некий подвох то ли организаторов, то ли сопровождающих ее лиц, ибо расспросить госсекретаря периода нахождения у власти Клинтона и Ельцина хотелось о многом, а никаких индивидуальных интервью гостья давать не собиралась. Неужели, подумалось, столь дальняя дорога Мадлен Олбрайт так дешево стоит? Мои сомнения усилились, когда автор мемуаров стала «чисто конкретно» откровенно тенденциозно указывать пальцем то на одного, то на другого репортера, приглашая его к вопросу. Это были западные журналисты, которые явно не собирались ставить свою союзницу в неловкое положение каким-либо острым вопросом. Не был обойден вниманием, по-видимому, и «свой» представитель арабского журкорпуса, которого и впрямь интересовала довольно обтекаемая тема о гипотетических ошибках ее госсекретарства. Да и то с устаревшим перфектом. После четвертого вопроса, когда стало ясно, что пресс-конференцию вот-вот оборвут, я рванулся было в атаку с довольно скользким вопросом о ее реакции на политико-дипломатические выходки Бориса Ельцина, свидетелем которых она была. Но мероприятие внезапно завершилось: его организаторы резко прервали общение высокой гостьи с собравшимися на презентацию ее книги и, видимо, чувствуя неловкость ситуации, объявили, что все желающие, а точнее купившие книгу госпожи Олбрайт, получат драгоценные автографы. Что ж, спасибо, как говорится, и на этом. Подумалось: «Может быть, в трудную минуту жизни я задвину автограф сподвижницы Билла Клинтона и доброй знакомой нашего президента какому-нибудь коллекционеру долларов эдак за двести, чтобы к тому времени быть готовым приобрести новый «букхит» по-русски не менее деловой и уверенной в себе преемницы Олбрайт Кондолизы Райс, которая наверняка сразу же после новых выборов в США засядет и за свои штудии о войне и мире.
А пока несколько цитат о Ельцине и Путине глазами и пером неугомонной Мадлен.
«В начале двухтысячного года я стала первым высокопоставленным американским чиновником, который встретился с Путиным… Он говорил с холодной настойчивостью, но стал горячиться, когда разговор зашел о Чечне. В этом регионе, решительно утверждал он, власть захватили бандиты, которые грабят, похищают людей, торгуют наркотиками, изготовляют фальшивые деньги. Они замыслили организовать террористическое государство. Поэтому, сказал Путин, не пробуйте вытеснять Россию из этого региона, иначе получите еще один Иран или Афганистан…»
Слушая Путина, Олбрайт составляла о нем свое личное мнение. Она знала, что он гордится отцом, который служил в армии и участвовал в войне с фашизмом, что юный будущий президент мечтал о работе в КГБ. Он любил Россию и был очень обескуражен той пропастью, в которую она скатилась. При этом Путин поглядывал на переводчика «своими невыразительными серо-голубыми глазами». Он говорил, что любит китайскую кухню и забавно пользуется палочками во время еды, он долгое время занимался дзюдо, но все это просто экзотические штучки. «Это не наш менталитет. Российский склад ума куда более близок к европейскому, и Россия решительно должна стать частью Запада».
В следующую встречу, сопровождая Клинтона в Москву, автор мемуаров не только увидела обновленный Кремль, в котором стояли старые царские троны, декорированные горностаем, но и сама поразила всех своим нарядом. Три ее брошки отображали трех обезьян в позах «не слышу зла, не говорю зла, не вижу зла». Ельцина она восприняла как напыщенного эксцентричного субъекта, который говорил так, будто бы все, что происходило на этот раз в Кремле, касалось его лично. Путин же, заключает госсекретарь США, напротив, мыслил ясно, был откровенно радушен и невозмутим. Ельцин бравировал своей дружбой с Клинтоном, а Путина прежде всего интересовало решение сугубо деловых вопросов.