Силуэты
Шрифт:
Товарищ — солидный человек, к преувеличению не склонен.
В прошлом году в Нью-Йорке была организована выставка коллекции почтовых марок. Стоимость этой выставки, ни к черту не годных кусочков бумаги, оценена была в 40 миллионов долларов, т. е. в 800 миллионов рублей. Так-то.
А. Пешков.»
Это была совсем уже дружеская информация. Так пишут отцы детям, делясь с ними тем, что особенно занимает и увлекает их, желая, чтобы дети разделили их тревоги.
Особенно интересным было письмо, полученное тверскими комсомольцами 19 апреля 1928 года. Его Алексей Максимович прислал по своей инициативе,
В этом письме Алексей Максимович коротко сообщал, что литературный кружок в профтехнической школе в г. Покровском обратился к нему с вопросом: пролетарский ли он писатель. На этот вопрос он ответил статьей, которую вместе со своим письмом прислал и в «Смену».
Вот эта статья, которую почти целиком перепечатываю из «Смены» № 46 за 20 апреля 1928 года.
«Дорогие товарищи! Лично меня не интересуют споры критиков о том — пролетарский я писатель или не пролетарский. В массе юбилейных поздравлений, получаемых мною от рабочих со всех концов Союза, рабочие единодушно именуют меня „нашим“, „пролетарским“ и „товарищем“. Голос рабочих для меня, разумеется, внушительнее голоса критиков. Я очень горжусь тем, что рабочие меня считают своим человеком, своим „товарищем“: это искренняя моя гордость и великая честь для меня. А термин „пролетарский“, на мой взгляд, уже не совсем отвечает действительному положению трудовой массы Союза Советов. „Пролетариатом“ именуется, как вы знаете, класс людей, живущих личным заработком и не имеющих иных средств к существованию. Но приложимо ли это наименование к рабочим и крестьянам Союза Советов, к трудовой массе, которая взяла в свои руки политическую власть в нашей стране и постепенно овладевает всем хозяйством, всеми сокровищами страны. Вопрос должны решать вы сами.
Вы спрашиваете: „По каким признакам можно определить действительного пролетписателя?“ Думаю, таких признаков немного. К ним относятся активная ненависть писателя ко всему, что угнетает человека извне его, а также изнутри, все, что мешает свободному развитию и росту способности человека; беспощадная ненависть к лентяям, паразитам, пошлякам, подхалимам и вообще к негодяям всех форм и сортов.
Уважение писателя к человеку, как к источнику творческой энергии, создателю всех вещей, всех чудес на земле, как борцу против стихийных сил природы и создателю новой, „второй“ природы, создаваемой трудами человека, его наукой и техникой для того, чтобы освободить его от бесполезной траты его физических сил, затраты неизбежной, глупой и циничной в условиях государства классового.
Поэтизация писателем коллективного труда, цель которого — создание новых форм жизни, таких форм, которые совершенно исключают власть человека над человеком и бессмысленную эксплуатацию его сил.
Оценка писателем женщины не только как источника физиологического наслаждения, а как верного товарища и помощника в трудном деле жизни.
Отношение к детям как людям, перед которыми все мы ответственны за все, что мы делаем.
Стремление писателя всячески повысить активное отношение читателей к жизни, внушить им уверенность в их силе, в их способности победить и в самих себе, и вне себя все то, что препятствует людям понять и почувствовать великий смысл жизни, огромнейшее значение и радость труда.
Вот в краткой форме мой взгляд на писателя, который необходим трудовому миру…
…История возложила на вас, молодежь, великий труд — быть проповедниками нового отношения к человеку, учителями строения новой жизни. Это обязывает вас дружно и усердно учиться, прежде всего учиться. Чем больше знает человек, тем он сильнее. Это неоспоримо. А когда человек знает, как огромна и величественна цель, поставленная им себе, он становится еще сильнее.
Тогда для него пошленькие „мелочи“ жизни, вся старенькая дрянь ее, вся ее грязь и „пыль веков“ — все то, что создает позорную психологию „мещанства“, „мелкобуржуазность“, не существует, не может заразить писателя. Он, писатель, не должен подчинять себя ядовитому хламу „бытовизма“, а упорнейше бороться против него; не должен скулить и охать, потому что „мелочи жизни“ стесняют его, немножко мешают ему. Он должен знать, что уродливости быта мешают всем и жалобами их не одолеешь. Только смелая борьба, только упорный и радостный труд преодолевают все уродливости нашей жизни.
Писатель должен твердо знать и помнить, что человек по натуре своей не „негодяй“, а существо, испорченное отвратительной организацией классового государства, которое не может существовать, не насилуя людей, не возбуждая в них зависти, жадности, злобы, лени, отвращения к подневольному и часто бессмысленному труду, стремления к легкой наживе, к дешевеньким и дрянненьким удовольствиям, к распутству, пьянству и всяким пакостям.
Вы, молодежь, должны знать и помнить, что есть люди, которым выгодно и необходимо утверждение, что „негодяйство“ есть „врожденное“, как говорят они, свойство человека, что оно коренится в его зоологических звериных инстинктах, внушено и внушается дьяволом, что все человеческие поступки — „выражение извечной борьбы дьявола с богом за обладание душой человека“. В основе этой проповеди скрыто стремление ограничить, убить волю человека к лучшей жизни, к свободе труда и творчества, стремление воспитать его рабом классового государства и общества. Эта проповедь рассматривает человека только как сырой материал, как руду, из которой можно делать топоры, цепи, штыки, утюги, вообще орудия, инструменты.
Проповедники этого учения тоже „негодяи“, т. е. люди, негодные для честной активной и трудовой жизни, люди, которые не могут, да и не хотят представить себе жизнь в иных формах, чем та, в которой жизнь цинически и унизительно для трудового народа заключена. Учение о „врожденных“ или от внушения дьявола исходящих злых инстинктах очень легко опровергается тем фактом, что так называемые „дикари“ — негритянские племена Африки или наши сибирские племена — якуты, буряты, тунгусы — в сущности очень добрые люди, как это доказывается учеными-этнографами…
…И если вы хотите быть честными людьми, вы должны быть революционерами.
М. Горький
30 марта 1928 г.,
Сорренто».
Это письмо, полученное «Сменой» от А. М. Горького, оказалось последним. Летом мы узнали, что он выехал в Советский Союз. Стали ждать. Готовились. Наш славный корреспондент был не из тех, кто нарушает свои обещания. У нас родился даже головокружительный проект: если он поедет через Ленинград, собраться всем комсомольцам и толпой выйти к ленинградскому экспрессу. В нашем литературном кружке был поэт, ездивший за кочегара на паровозе по маршруту Москва — Тверь. На него возложили обязанность своевременно сигнализировать общественности о том, когда поезд с гостем проследует через наш город.
Эта затея сорвалась. Мы прозевали. Зато москвичи, как мы узнали из газет, оказали любимому писателю грандиозную встречу. Страна приветствовала своего великого гражданина и великого писателя с исключительной теплотой.
А потом для Горького началась страда почета. Его наперебой приглашали к себе фабрики, заводы, культурные учреждения. За право «залучить к себе» Горького хотя бы ненадолго, на несколько минут, ссорились писатели и академики, военные части и институты. Мы, тверские комсомольцы, с ревностью следили за поездкой Горького по стране, следили, огорчались, досадовали на себя: ну какие же мы, к черту, комсомольцы, если не сумели залучить к себе человека, который сам обещал приехать, называл нас своими друзьями.