Симарглы
Шрифт:
— Обязаны или не обязаны — какая разница! — ударил кулаком по столу Бешеный Абдулла, и Ольга вздрогнула. — Надо помочь — значит, поможем. Мы ведь симарглы, в конце концов. Объясните только, что конкретно происходит. По порядку.
До рассвета оставалось еще несколько часов…
Лена потом плохо помнила, как она провела остаток ночи. Она то рассказывала симарглам то, что ей удалось узнать, выяснить, почувствовать… кажется, она изъяснялась очень хорошо, логично, обоснованно. Она выстраивала какие-то странные цепочки, говорила о распространении Слуг, о связях между разными
Она то и дело бегала из кухни в комнату, чтобы посмотреть, как он, пощупать его лоб. Он спал, и был очень прохладный, так что Лена не могла не волноваться. И все-таки вместе с этой прохладой он был — был живой. Его прикосновение больше не ранило Лену. Она смотрела на него, и думала, какой он красивый, как она любит его. И горькая, тяжелая печаль, поместившаяся у нее на сердце, таяла, становилась легкой, прозрачной, сверкающей и немыслимо красивой — такой же красивой, как тонкий изящный профиль Сергея в льющемся с улицы фонарном свете.
Несколько раз он просыпался, смотрел на Лену мутными глазами. Она говорила ему что-то успокоительное, а он только отворачивался. Потом сказал: «Как ты жестока!»
Впрочем, Лена давно уже поняла, что обращать внимание на то, что он говорил, не надо. Он никогда не умел говорить правильные вещи.
Она сидела рядом с ним на полу, возле дивана, боясь взять его за руку, чтобы не разбудить. Он был живой, а она нет. Они принадлежали к разным мирам, настолько разным, что иначе и не придумать. Они могли видеть друг друга, но не более того.
«Сегодня я буду воевать, — шептала Лена вслух или мысленно, она сама не смогла бы сказать. Скорее, мысленно, а если это и было вслух, то очень-очень тихо. — Сегодня я буду воевать, и я больше всего рада, что буду воевать не с тобой. Но знаешь, если бы и ты был вместе со Слугами, я не изменила бы своего мнения, потому что существуют вещи поважнее нашей любви. А мы ведь даже друг друга не понимаем. Мы совсем разные. Что нас связывает?.. То, что мы решили любить друг друга?.. То, что после этого странного, мучительного чувства, мы ни на что иное не способны?.. Господи, я даже не могу это выразить! Это сложно только на словах, но внутри наших сердец это предельно ясно, правда?.. Просто есть вещи, которые происходят просто потому, что происходят. Я люблю тебя, просто потому что люблю. Я чувствую этот город просто потому, что я его чувствую. И завтра будет бой просто потому, что дошло до того, что уже не может не быть боя».
…Лена знала, что на кухне, когда она уходила, все были заняты совершенно невеселым разговором. Обсуждалось более подробно, что делать со Слугами, где они будут прятаться, что надо предпринять после того, как их план будет сорван, что делать, если не удастся его сорвать, какие дисциплинарные меры могут быть применены к симарглам в случае провала…
Вик прилежно записывал все в свой большой блокнот в кожаной обложке, Карина мрачнела с каждой секундой, а Бешеный Абдулла, напротив, веселел, и даже в итоге стал расхаживать по крошечной кухне, что-то насвистывая. Вообще, для симаргла он был удивительно живой и громогласный.
— Ну, наконец-то настоящее дело! — восклицал он. — Как я рад, что мы этим займемся наконец! Хотя ну и дураки вы, ребята, что довели до такого, все трое, нечего сказать! И Артем с Улшан… о мертвых или хорошо, или ничего, но дали они маху, честно… Хотя я всегда их любил.
— В конечном счете, это из-за любви, — пожал плечами Станислав Ольгердтович. — Крайне нелогично. Может быть. Беда наша в том, что для мертвецов мы слишком много любим. И потому слишком много совершаем ошибок.
Вик положил руку на его крепко сжатый кулак.
— Да ладно тебе.
— Действительно, — Матвей Головастов искривил губы. — Все эти города. Не будь городов, не будь проблемы. Какого черта они вдруг стали живыми, да еще и научились страдать?.. А раз они страдают, этим будут пользоваться, совершенно точно.
Лена не знала, когда кончится эта бесконечная ночь. Она думала, как это все безумно: и обсуждения на кухне, когда никто не знал, что делать, но все что-то говорили, и эти комнаты, растерянная хозяйка которых сидела на табуретке в окружении симарглов и не знала, что ей сказать, и что сделать… И то, что Сергей спал на диване в гостиной, и она могла подходить к нему — что и делала все время на протяжении разговора. Почему-то ей стало страшно, что он может умереть, хотя сотрясение мозга, как сказал Станислав Ольгердтович, было «несерьезное».
Профиль Сергея казался удивительно тонок, словно вырезан из бумаги. Ей иногда начинало казаться, что юноша этот совсем не существует на белом свете, что она его придумала, или, возможно, он придумал сам себя. А еще она вдруг понимала: то что она чувствует к нему — это все-таки любовь, самая обычная, жаркая любовь, просто задавленная необыкновенными обстоятельствами жизни. Девушка понимала это, когда у нее начинали пылать щеки, и она ловила себя на каких-то совершенно дурацких мыслях, которые никогда не могли бы сбыться. А потом она вдруг становилась совершенно спокойна, даже удивлялась этому своему спокойствию… если она так спокойна, почему же она ходит взад-вперед по комнате, подходит к окну, глядит во двор… почему же струны города звенят и звенят где-то на самом глубине ее души, словно город тоже страдает ее страданием и любит ее измученной любовью?..
Один раз Сергей пришел в себя почти полностью. Он посмотрел на Лену мутными глазами, и спросил:
— Еще не утро?..
— Еще ночь, спи, — ответила Лена, хотя было уже пять утра.
— Где я?..
— Ты у Ольги.
— Я не…умираю?..
— Ничего страшного. Поболит и пройдет.
— Ты жестока, — он сардонически улыбнулся и снова закрыл глаза. Потом спросил.
— Лен… когда все кончится, мы поедем куда-нибудь вдвоем, ладно?..
— Ладно, — Лена кивнула. — Обязательно. Ты спи.
Он действительно заснул, и очень быстро — возможно, еще до того, как она договорила. Лена один раз «сотрясала» мозг, классе в третьем, и она помнила, что в это время очень хочется спать…
И вдруг Лена поняла, насколько она на самом деле жестока к нему. Он и впрямь умирал. Его мир сгорал медленно, истлевал на протяжении всего его детства, точно так же, как ее собственный мир сгорел за одну ночь, за ту ночь, когда ее убили. А сейчас она снова одним движением разбила все то, что он построил… и пусть эта постройка была замком из хрусталя, в котором нельзя жить — все равно. Этот замок был частью Сергея, а если убрать часть тебя — оставшееся будет кровоточить. И повреждение может стать смертельным.