Симбиот
Шрифт:
Спустя некоторое время пришел и третий. Тот, которого я так и не смог разглядеть. Он, кстати, тоже летчиком оказался. Парень с радостью присоединился к нашей компании, добавив и своих харчей. За едой все перезнакомились и завели непринужденную беседу. Заговорились далеко за полночь. Когда, наконец, все утихомирились, я смог спокойно заняться собственными мыслями.
Врученный майором конверт содержал предложение сформулировать свои замечания относительно сложившейся в армии ситуации. Было предложено высказать свои соображения по устранению замеченных недостатков и ошибок, а также изложить конкретные предложения по дальнейшему развитию тактики и вооружения. Ничего нового. Что-то подобное уже не раз обдумывалось и озвучивалось на многочисленных летно-тактических конференциях. Правда, результата это никакого не приносило. Все наработки странным образом исчезали в недрах Наркомата обороны и никаких конкретных изменений не происходило.
Два прошедших военных конфликта коренным образом изменили мое мнение на роль и значение авиации в будущих сражениях. Халхин-Гольский инцидент убедительно доказал, что активной фазе наземных боевых действий предшествует фаза завоевания господства в воздухе. И та и другая сторона, смогли достигнуть успехов в сухопутном противостоянии только в период преобладания в воздухе собственной авиации. Сначала японцы, уничтожив незначительные по численности, плохо вооруженные и обученные советские подразделения, изначально дислоцированные в Монголии, смогли достаточно легко продвинуться вглубь ее территории. Затем, многократно усиленные наши части, в упорных боях перемолов авиацию японцев, способствовали сначала остановке их продвижения, а потом и разгрому. На последних этапах, ВВС самостоятельно смогли выявить и уничтожить сосредотачивающиеся для контрудара части противника. Все это говорило о том, что первым объектом воздействия наступающей стороны станут военно-воздушные силы обороняющегося и его аэродромы. И здесь существовал первый глобальный просчет нашего командования. Аэродромы не имели мощного зенитного прикрытия. И японцы доказали ущербность подобной точки зрения, несколько раз нанеся внезапные удары по нашим аэродромам и добившись при этом значительных результатов. Основываясь на этом логично предположить, что необходимо превратить собственные взлетные полосы в неприступные узлы противовоздушной обороны, которые должны минимизировать ущерб от воздействия самолетов противника. В свою очередь, наши ВВС, опираясь на эти крепости, смогут вступить в борьбу за завоевание превосходства в воздухе.
Еще одним серьезнейшим упущением, являлось полнейшее пренебрежение средствами маскировки и инженерного оборудования аэродромов. Самолеты, склады боеприпасов и горючего стояли прямо на земле, без каких-либо укрытий, лишь иногда прикрытые маскировочными сетями. Только понеся значительные потери от бомбовых ударов, мы догадались отрывать для самолетов капониры и размещать их в хаотичном порядке, практически исключая возможность повреждения техники осколками.
Тактические схемы и организационная структура ВВС, вызывали неоднократную критику со стороны опытных летчиков. Плотные боевые порядки звеньев, состоящих из трех самолетов, были чрезвычайно неудобны. Во-первых, тесное расположение самолетов держало летчиков в постоянном напряжении, а ведомые, вместо того чтобы наблюдать за окружающей обстановкой, следили только за тем, чтобы не врезаться в ведущего. За это упущение было заплачено немалым количеством жизней. Во-вторых, в первые же секунды боя, трехсамолетное звено немедленно разваливалось, поскольку ведомый, находящийся внутри окружности поворота, был вынужден сбрасывать скорость или нырять под ведущего, чтобы избежать столкновения, и весь бой превращался в неуправляемую схватку одиночных машин. Наверстать потерянную высоту или скорость в условиях боя было очень сложно, а одинокие самолеты превращались в легкую добычу более организованного противника. Все летчики, имеющие боевой опыт, в один голос утверждали о необходимости срочного перехода к звеньям, состоящим из двух пар самолетов. При этом боевой порядок обязан быть разомкнутым, чтобы ни в коем случае не ограничивать маневры и не отвлекать внимание пилотов. По каким причинам эти изменения до сих пор не были приняты, разумного объяснения дать никто не мог.
Боевая подготовка не соответствовала никаким критериям. Даже самым заниженным. Когда меня сбили, вся наша эскадрилья впервые в жизни вышла на сопровождение бомбардировщиков. В тот день мы видели в воздухе наши СБ первый раз в за все годы службы в истребительной авиации! Немыслимо! Разумеется, это тут же сказалось на потерях. А использованное нами боевое построение показало свою абсолютную неэффективность. Удивление вызвал и тот факт, что в штатной структуре истребительного полка, были даже официантки, но вот специалиста по изучению, обобщению и внедрению передового опыта в тактике воздушного боя, не было!
Отсутствие качественной радиосвязи, не позволяло ни своевременно перенаправлять самолеты в нужное место, ни управлять воздушным боем. Радиостанции у нас были, но они не работали. Точнее они великолепно функционировали на аэродроме, но стоило включить двигатель и взлететь, как из шлемофона начинали раздаваться душераздирающие свист и треск. В условиях маневренного
Утверждение же теоретиков о том, что в грядущих войнах воздушные бои будут происходить на больших высотах, не выдерживало никакой критики. Простая статистика проведенных воздушных схваток, буквально кричала о том, что основная масса боев будет происходить на средних и малых высотах. Это приводило к тому, что все летчики безжалостно выламывали из самолета кислородное оборудование. Немалые деньги на его производство, были потрачены государством совершенно впустую. Высотные же бои происходят только в исключительных случая, как правило, при защите крупных военных и гражданских объектов. И для этого необходимо иметь специально оборудованный самолет — высотный истребитель-перехватчик.
Неспешные размышления, наконец, привели к ожидаемому результату. Я незаметно заснул.
Последующая за этими событиями неделя, была одним из интереснейших отрезков всей моей жизни. Такого количества уникальных личностей, собранных в одном месте для достижения общей цели, на моей памяти не было. Казармы постепенно наполнялись все новыми и новыми людьми. Тут были не только танкисты и летчики, командование собрало вместе представителей всех родов войск. Но, несмотря на разную принадлежность и возраст, они чем-то неуловимо походили друг на друга. Видя родственные души, народ чрезвычайно быстро перезнакомился, с удовольствием общался и обменивался опытом. Немаловажную роль тут играло и скученное размещение, вынуждавшее людей, так или иначе, взаимодействовать друг с другом, и отсутствие различий в воинских званиях. К концу недели, я начал смутно догадываться о смысле столь странных правил, установленных командованием.
Наконец, 25 апреля 1940 года состоялось долгожданное открытие работы комиссии. С самого утра для нашей перевозки на территорию подогнали большое количество автобусов. Недолгое автомобильное путешествие закончилось на площади возле новенького здания Центрального театра Красной армии. Нас организованно провели внутрь огромного зала, рассчитанного на 1900 мест. После того как все расселись, стало ясно, что свободных кресел практически не осталось. Ожидание продлилось довольно долго, но вот послышался многоголосый шепот: "Идут!". Тут же послышалась отрывистая команда:
— Товарищи командиры!
Все вскочили с мест и замерли затаив дыхание. По центральному проходу, в направлении президиума, двигалась большая группа высших руководителей страны. Первым шел сам Сталин. За ним следовали новый нарком обороны Тимошенко, Калинин, Мехлис и еще несколько военных, среди которых был и начальник ВВС РККА Смушкевич. Большинство присутствующих, впервые в жизни видело этих людей так близко. От волнения я даже забыл дышать.
Группа высокопоставленных лиц неторопливо проследовала в президиум и расселась. Место председателя занял Тимошенко. Послышался его спокойный, размеренный голос:
— Товарищи командиры. Садитесь.
Первым с краткой приветственной речью обратился к собравшимся сам Сталин. Правда большинство людей не слышали его слов и не вдавались в их содержание. Все, затаив дыхание, слушали просто его голос! Голос, значивший для простого советского человека столько же сколько глас божий для истового верующего. И я не был исключением.
Следующим выступил Нарком обороны, кратко описавший цели и задачи комиссии. Мощнейшую речь произнес начальник Политуправления РККА Лев Захарович Мехлис. Правда даже я, закончивший Комвуз, не понял и трети ее содержания. Однако бурные овации не затихали минут пять. С его слов получалось, что буржуи вот-вот окончательно порвут друг другу глотки, и просвещенные народы запада незамедлительно скинут с себя рабское ярмо и встанут на путь коммунистического развития. А потом слово было передано человеку, представленному окружающим командармом второго ранга Павловым. В свое время я видел его фотографии в газетах, но взошедший на трибуну крепкий мужчина, выглядевший максимум лет на тридцать пять, на него был абсолютно не похож. На его лице ясно была видима печать невероятной усталости. Прокашлявшись, он неторопливо начал свою речь: