Симбиоз
Шрифт:
– Все это очень интересно, - запел робот, удивив космолетчиков такой не свойственной машине дипломатией.
– В другой раз я с удовольствием побеседую с вами на эту тему. А сейчас мне хотелось бы встретиться с вашими старейшинами.
Аи не поняли, зачирикали, запересвистывались.
– Кто такие - старейшины?
– Есть же у вас главный, первый, кого бы вы слушались.
– Мы слушаем всех.
– Не слушаете, а слушаетесь. Чье слово было бы для вас законом.
– Закон один - жить, петь, любить, ночью спать в мягких норках, а утром успеть улететь в лес.
– "Жить,
– И никаких обязанностей?
– Что такое - обязанности?
– То, что вы обязательно должны делать.
– Мы обязательно должны приносить ззумам сладкие плоды с вершин деревьев. Надо же кормить своих слуг. Кто больше приносит, у того мягче постель...
– Все ясно, - сказал Брянов.
– Вырождающийся разум.
– Почему именно вырождающийся?
– спросил Устьянцев.
– Без обязанностей разум деградирует. Этот симбиоз - аи-ззумы, который им кажется всеобщим счастьем, начало конца. Разум вырождается в инстинкт...
– Как дела?
– запросили со звездолета. Теперь на экране было лицо главного психолога Большакова.
– Робот Нины по-прежнему молчит?
– в свою очередь, спросил Брянов.
– Молчит.
– Значит, непосредственной опасности пока нет.
– А если робот как-нибудь нейтрализован?
– Он бы успел подать сигнал бедствия. В любом случае успел бы.
– Вы что же - висите и ждете?
– Ведем переговоры с птицами.
– Ну и как?
– В голосе Большакова была ирония.
– Узнаем, сообщим, - ответил Брянов и демонстративно отвернулся от экрана связи с звездолетом.
Робот между тем расспрашивал о ззумах. Это были те самые четырехлапые черные жуки, которых космолетчики случайно увидели утром. Жуки пеленают умерших аев в коконы, а потом за этими коконами приползают уххи. На вопрос, почему ззумы выполняют эту работу, последовал ответ, что они боятся уххов и служат им.
А время шло. Солнце поднималось все выше, нагревая воздух над поляной. Переговариваясь, робот медленно переполз в тень леса, что, впрочем, не вызвало беспокойства аев. Похоже было, что они вообще ничего не опасались, рассказывали о себе, о ззумах с подкупающей откровенностью. И ничего сами не спрашивали. Тогда робот задал прямой вопрос: не видели ли они, куда делся вышедший из аппарата человек? Спрашивал он это долго, объясняя и так и этак, стараясь, чтобы его правильно поняли.
Слушая эти монотонные пересвисты, Брянов оглядывал полиэкран. Все на нем было без изменений: сверкающая в солнечных лучах жесткая гребенка леса, порхающие птицы-мотыльки, поле, поросшее жесткой травой, испещренное воронками, взбугренное. И в то же время ему показалось, будто что-то изменилось на этом поле. Брянов еще и еще раз обежал глазами экранные клеточки и вдруг заметил, что один из холмиков вроде бы вырос в размерах, и трава на нем шевелилась, словно под ветром.
Вдруг этот холм раскололся, и из него вертикально вверх полоснуло слишком хорошо знакомое космолетчикам оранжевое пламя плазменного излучения. И вслед за этим сразу же, без паузы, зачастил сигнал бедствия.
Робот, разговаривавший с аями, бросился к вспучившемуся холму. Аи шарахнулись в другую сторону, в лес, расселись на ветках рядками, как зрители в театре, заинтересованно следили за происходящим. Похоже, их вовсе не пугало пламя, и страшились они только одного - пересекать невидимую черту, обозначенную линией воронок и холмов.
Пламя опадало медленно. Но еще до того, как оно опало, из холма поднялось что-то бесформенное и пошло к центру поля. С него ошметками опадала черная дернина. Скоро в нем можно было узнать робота. Белая паутина космами свалявшегося войлока опутывала его, свисала с излучателей и антенн, волочилась следом. На вытянутых манипуляторах он нес большой белый кокон. Второй робот подбежал к нему, ловко перехватил кокон, и они один за другим еще быстрей покатились к тому месту, где в нескольких метрах от поверхности помигивал желтый импульс, обозначавший конец нити.
"Вибрик" осел немного, когда оба робота повисли на нити, качнулся и медленно пошел вверх, втягивая в себя тяжелую ношу.
– Хочешь увести аппарат?
– спросил Устьянцев, когда они поднялись уже на добрый километр.
– Потом вернемся, - ответил Брянов.
– Я бы не спешил. Выясним, что с Ниной...
– Спит Нина, спит в коконе.
– Он кивнул на ее персональный пульт, где теперь светились все приборы, обозначая дыхание, температуру, давление крови.
– Слишком беспокойно спит. Кошмары.
– Устьянцев, в свою очередь, кивнул на небольшой светившийся малиново прибор - психометр.
– И понаблюдать надо бы за полем. Другого такого случая может не представиться.
Брянов поморщился и перевел аппарат в режим равновесия.
Через четверть часа в карантинной камере они разрезали упругую паутину кокона. Нина проснулась, и сразу резко подскочили все параметры ее организма: участилось дыхание, даже повысилась температура тела.
– Какой ужас!
– вскрикнула Нина.
– Они их едят!
– Кто?
– спросил Брянов, удивляясь тому, что легкий скафандр Нины был совершенно цел и что облепленные паутинной слизью легкие антенны переговорных устройств работали исправно.
Роботы хлопотали над анализами паутинной ткани, слизи, воздуха в камере, а Брянов тщетно пытался оттереть прозрачный пластик шлема, чтобы увидеть наконец лицо Нины.
– Кто кого ест?
– переспросил он.
– Ззумы... аев, - с отвращением выдохнула Нина.
– Уххи?..
– Нет никаких уххов, совсем нет. Это выдумка.
– Чья?
– усмехнулся Брянов. Он не испытывал никакой тревоги, а необычные названия - аи, ззумы, уххи - его просто забавляли.
– Да этих же... людоедов.
– Людоедов?
– Как их еще назвать?!
– Все правильно, - сказал Брянов.
– Обычный симбиоз. Одни организмы что-то дают другим и что-то берут от них.
– Это не симбиоз!
– выкрикнула Нина.
– Это обман!
– Успокойся.
– Брянов погладил ее по плечу.
– Все изучим, во всем разберемся.
– Нет, тут надо вмешаться.
– Вмешаться? Во что?
– В их... взаимоотношения.
– Так сразу и вмешаться...
Он наконец отчистил шлем и увидел глаза Нины - большие, почти безумные. И впервые забеспокоился, но как-то странно - тяжело, мучительно, словно сквозь сон.