Симфония Бесконечности. Акт 1. Эра отверженных
Шрифт:
Массивный, будто бы горящий космический корабль был похож на огромное копьё, пронзающее самую оболочку космоса. Слишком огромный, чтобы быть быстрым и маневренным, но в то время слишком маленький, чтобы внушать врагам уважение, Энкратуриус был живой легендой, всё ещё функционирующим музеем истории покорения космоса. Каждый раз, когда он пришвартовывался в порту какой-либо планеты, он приковывал к себе внимание тысячи любопытных глаз: многие вдохновенно выдыхали, ощущая себя так, будто они вживую прикоснулись к легенде; другие удивлялись, как такой корабль вообще мог пройти через планетарную атмосферу и не сгореть, как спичка; третьи же – и их всегда было подавляющее большинство – просто и откровенно смеялись над этой древней колымагой, а потом все вместе обсуждали, каким же неудачником должен быть её капитан. Капитан Андрей Макаров ненавидел всех их. Он с гордостью стоял на мостике и презрительно оглядывал толпы разнузданных зевак. Он любил свой корабль: за десять лет вынужденного командования Энкратуриусом он успел с ним не то, чтобы сблизиться, но скорее выработать некое взаимоуважение. Капитан с лёгкостью спускал кораблю
Так было и сейчас, в то время как Энкратуриус вышел из червоточины и лёг на автоматический дрейф по направлению к планете Куахти. Или Куахто. Им было решительно наплевать. Самая сложная часть полёта была уже позади и теперь они могли спокойно расслабиться с бутылкой крепкого пива или же чего позабористей. Благо ВМО, казалось, забыло об их корабле и не послало никого оснастить их пищевые синтезаторы блокировкой на алкоголь. Через пару часов в каждом коридоре и закоулке Энкратуриуса затаились спящие матросы – лучшие рекруты, которых ВМО пожертвовало капитану Макарову.
Капитан же не только не порицал поведение своей команды, – он всячески ему подражал: будучи человеком довольно тонкого склада ума, свои жизненные утешения он находил на донышке бутылки. Конечно, в отличие от обычной матросни, он предпочитал более изысканные сорта алкоголя, многие из которых были привезены прямо из кеметских запасников. Прошлым вечером, когда Энкратуриус был ещё в другой Солнечной системе (где капитан участвовал в захватывающей миссии по перевозу дальнерубежных шахтёров к их месту отпуска) и только-только подлетал к заданной червоточине, алкогольное меню Макарова состояло из вишнёвого пива западноевропейского производства, эдолины (терпкий напиток, приготовленный из горных трав, найденных в диких землях планеты Варото) самого высшего качества и, конечно же, фирменного перегонника, – напитка, который по легенде был изобретён первыми инопланетными колонистами и до сих пор варился по засекреченной технологии. Вполне логично предположить, что после такого царского пира капитан Андрей Макаров спал как убитый, время от времени похрюкивая и мерно цедя тягучую слюну. Не самая лицеприятная картина, конечно, – особенно учитывая, что в прошлом он был, не больше не меньше, героем Солнечной системы и Та-Кемета.
Но это в прошлом.
Сейчас же он больше напоминал спившегося бомжа: его остроскулое лицо украшала жёсткая щетина, об которую при желании можно было заточить тесак, впалые щёки были покрыты раздражением, скорее всего взявшимся от постоянного смешивания алкогольных напитков, разросшиеся чёрные волосы с ярко заметной стальной проседью закрывали уши, а когда-то роскошные бакенбарды сейчас напоминали двух разъярившихся и давно не мытых псин. По крайней мере одет он был по форме: фирменная форма ВМО состояла из тёмно-синего камзола с расфуфыренными золотистыми эполетами, приталенной белой рубашки, которая в теории должна была быть украшена пышным жабо, но оно отсутствовало не только на капитане, но даже в этой солнечной системе, узких брюк с модными лампасами и ослепительно ярких высоких сапог с внушительным каблуком, каждый шаг которого мог разбудить даже самого мертвецки пьяного матроса. Проблема была лишь в том, что всё это форменное великолепие оказывалось велико Макарову размера эдак на три: так как последние несколько лет его диета заключалась исключительно в разномастных алкогольных напитках, сейчас его, ранее ухоженное тело, напоминало узловатого скелета, покрытого скудным слоем кожи и остатками того, что раньше называлось мышцами. Интересно, что при таком образе жизни у него полностью отсутствовал такой мужской атрибут как пивное пузико, – век сменялся веком, технологии совершенствовались и снова забывались, а от этого феномена избавиться было невозможно. Однако Макаров каким-то удивительным образом не стал жертвой этой мужской заразы, хотя и потреблял пиво довольно эпичными порциями. В итоге шикарнейший мундир капитана ВМО сидел на нём как объёмистый мешок на анорексике, – каждое утро ему приходилось подгонять его под свою фигуру при помощи примитивных шпилек. А зачастую он просто прикрывал всё это дело своим обожаемым плащом, – интересным элементом гардероба, обладающим высоким воротником, массивными отворотами на рукавах и такими длинными полами, что они почти доставали до земли. Чёрный цвет капитанского плаща придавал ему сходство с соборными дознавателями, – неприятными типами, столкнуться с которыми капитан не пожелал бы никому. Вторая проблема заключалась в том, что спал он не в грязной и изношенной капитанской кровати, на которой при желании можно было поместить ещё пару-тройку таких же, как и он капитанов (каждый остальной член команды обзавидовался бы Макарову, если бы знал о размерах его ложа: Энкратуриус отнюдь не славился удобством матросских и гражданских кают), и даже не на скользкой и неудобной кушетке, ненавидимой Андреем всеми фибрами его души, – своё бренное тело он расположил на полу, причём в самой неудобной позе, до которой только могло додуматься его подсознание.
Вчера он, конечно, позволил себе лишнего, – и в этом нет ничего удивительного: одно дело служить такси для вонючих шахтёров, а другое дело – задание, которое он вчера получил по защищённому каналу напрямую из Лунного штаба ВМО. Надо сказать, что последний раз его вызывали по этому каналу примерно семь лет назад, – с самыми нехорошими последствиями…Теперь же всё было совсем по-другому. Теперь у капитана был шанс. Теперь он мог изменить свою жизнь раз и навсегда. Более того, скорее всего он бы смог отомстить… Только сначала надо было в последний раз как следует напиться, – во имя долгих семи лет отчуждения и изгнания.
О входе в солнечную систему планеты Куахти капитана оповестил его личный бортовой компьютер, что одновременно послужило для него будильником. Раскалывающаяся голова намекала Макарову на то, что его организму было бы неплохо вообще сегодня не вставать, а затёкшая правая рука напомнила ему о том странном и непередаваемом чувстве, когда он лишился левой. Тогда он лежал на испещрённом микропробоинами дьявольски-холодном полу доживающего свои последние минуты армадского крейсера «Виорра»; его трясло так, будто он вот-вот разорвётся на мириады маленьких кусочков, а головокружение создавало впечатление падения в штопор. Он попытался опереться на левую руку, чтобы встать, но осознал, что даже если мозг и посылает сигналы в её рецепторы, то они никуда не доходят, – не было ни боли, ни мучительной агонии: просто невероятное чувство того, что часть его куда-то исчезла, будто её никогда и не было. Парадокс был в том, что сейчас он чувствовал себя примерно так же: будто его судно только что обстреляла целая флотилия примакальных судов-уничтожителей. Искусственная лева рукая потянулась к правой и проделала некое подобие скрипучего массажа («Надо будет смазать… – пронеслось в этот момент у Андрея в голове), и через некоторое время капитан уже стоял на ногах, – при этом пошатываясь и спотыкаясь, но всё-таки в вертикальном положении.
Голова разразилась пылающим вулканом, а из лёгких вырвался душераздирающий пыльный кашель, и капитан понял, что если он прямо вот сейчас, немедленно, не заглушит всё нарастающую боль хоть какой-то дозой этилового спирта, то он, скорее всего, умрёт агонизирующей смертью. Походкой человека на грани жизни и смерти он прошагал к своему холодильнику, – устарелому устройству, которое он за сущие гроши купил у барахольщика на одной из автономных заправок, где-то на пути к сверхскоплению Персея-Рыб. Дверь холодильника недружелюбно скрипнула и капитан обнаружил, что его содержимое может порадовать только сгустком плесени, который раньше был экзотическим фруктом с Марса, и почему-то пустой бутылкой лоржеи (жуткий напиток, по вкусу напоминающий прокисшее молоко, – зато по голове даёт сильнее чем осиновая дубина). Андрею захотелось захлопнуть дверь холодильника так, чтобы он перевернулся и пробил собой обшивку корабля, но он справился с нахлынувшими чувствами, вспомнив о своей головной боли, и закрыл её тихонько и аккуратненько. Бросив унылый взгляд на год как сломанный пищевой синтезатор, он чертыхнулся, мысленно пообещал переломать все кости уволившемуся с корабля инженеру, а заодно и командованию ВМО, которое подсунуло ему такую ответственную миссию как раз в разгар его ежегодного запоя и начал размышлять о том, чем ещё он может вылечить адские боли в черепе.
Мимолётом Макаров взглянул на себя в стенное зеркало и понял, что надо бы не то, чтобы провести себя в порядок, но даже произвести настоящую реставрацию. Благо, что камера восстановления всё ещё работала, – в отличие от большинства примочек на этом летающем корыте.
Он вздохнул, потянулся, в очередной раз прослушал скрипучую арию в исполнении своей искусственной руки и решил провести время наедине с собой и трудом всей своей жизни, который он озаглавил просто и ясно – «Человек»: благо дрейф продлиться ещё целые сутки, а писание всегда отвлекает его от головной боли. Макаров решил написать свою книгу после того, как в магазине на Марсе ему попалась на глаза голокнижка под названием «Рактоног. Тот, кто даёт космосу свет». Оскорбившись в своих лучших чувствах, капитан скомкал в руках форменную фуражку ВМО, в душе посетовал на несправедливость и неблагодарность любого инопланетного разума и именно тогда написал первые строки своей книги, которые, надо сказать, были потом переписаны несколько раз, дабы его никто не заподозрил в расизме. Никогда в своей жизни он не был расистом: он всегда испытывал уважение к жителям и аборигенам любой из возможных планет. Ну, практически всегда. Иногда. Да нет же, всегда и всенепременно. Как и любой житель планеты Та-Кемет. Да, самообман был определенно присущ сущности Макарова.
«Человек! Да, это до сих пор звучит гордо. Человек самостоятельно вышел из глубин океана, пробрался через непроходимые леса невежества, развёл свой первый костёр, убил своего первого мамонта, построил себе дом, написал первую книгу, сочинил незабываемую мелодию, развязал войны и так же быстро закончил их, построил космический корабль и подобно ангелу милосердия вознёсся к небесам, простирая свою щедрую длань инопланетным разумам, которые так нуждались в его помощи. Человек был первым, кто установил контакт с жителями другой планеты и дал им шанс пробиться в сокровенные тайны космоса. Не требуя никакой благодарности, он кормил детёнышей аквилов, ухаживал за свежими яйцами рактоногов, показал ощимусам, что такое огонь и как им пользоваться и даже объяснил альдебаранцам, что нет ничего страшного в хождении по суше – им просто нужно было спуститься с небес на землю…»
Капитан усмехнулся своему бездарному каламбуру и продолжил заносить в компьютер свежие мысли.
«Зная всё это, неудивительно, что человек до сих пор занимает первенствующее положение в галактике, возвысив себя над примитивными…»
–. Зачеркнуть последнее слово, – раздражённо бросил он в сторону компьютера и продолжил.
«…над менее удачливыми представителями галактического сообщества. Мы распростёрли свои огненные крылья межгалактических двигателей и долетели до самых тёмных закоулков галактики, сея вокруг себя лишь знание, мудрость и просвещение. Не говоря уже о вере. Мы дали всем расам Вселенной то, во что можно верить, мы дали им Единого Бога, единственного в своей премудрости. Мы дали им всё. А что получили в ответ? Что…?»