Симфония Бесконечности. Акт 1. Эра отверженных
Шрифт:
–. Всё.
–. Оу, это славно, это славно, – он покивал головой и повернулся к ней спиной, открыв её взгляду вторую руку, которую он всё это время держал за спиной: в ней блестело что-то серебряное или металлическое, но она не могла разобрать, что именно, – Это, несомненно, искупляет вину этой маленькой прошмандовки. Да и, сказать тебе честно, трахать её было неинтересно: валяется как кукла и практически не дышит. Лишь тихонько постанывает, будто её кто-то иголочкой покалывает. А, поверь мне, со мной такое редко бывает!
Его смех вводил её в настоящее чувство исступления: вторая рука нащупала тёплую, практически горячую и обжигающую, рукоятку хлыста. Но нет, сейчас ей нужно оставаться спокойной, очень спокойной…
–. Только вот одно но, – он снова подошёл вплотную к Каре, – Это была её цена. А тебе придётся заплатить свою.
Время замерло. Его рука снова ухватилась за волосы девочки, и Вишну увидела её широко раскрытые глаза, наконец
–. Артос Примм вынес приговор, – услышала она, но не восприняла никак.
Его вторая рука провела остро наточенным бритвенным лезвием по тонкой шее девочки. Алая полоса заполонила всё и ослепила Вишну. Несколько струек крови скатились по нежной коже Кары, и она медленно, будто её тело было марионеткой, упала в воду.
Она не знала, что происходило далее. Она не помнила никакой общей картины. Лишь детали.
Она помнила свой оглушающий крик, заставивший Артоса засмеяться так, будто он добился главного торжества своей жизни. Она помнила, как он плюнул на мертвую девочку и присел на корточки, показывая Вишну её всё ещё живое лицо, лишь немного испачканное в грязи.
Молниеносная струя кнута взметнулась в воздух и обвилась вокруг шеи ближайшего противника, – шипастый шар врезался в его щёку с огромной скоростью, буквально размозжив ему лицо и обрызгав его напарника кусками окровавленной плоти. Тот тоже прожил ровно секунду: Вишну подскочила к нему подобно разъярённой кошке, распарывая его тело острейшим клинком.
Внутри неё сходили с ума сотни голосов, но все они твердили одно и то же: убей, убей, убей, убей, убей… Что-то обожгло её правую руку, но сейчас ей было совсем не до этого: вся боль ушла на второй план, и она даже не хромала, хотя нога и казалась одеревенелой. На неё бежало несколько человек с энергодубинками наперевес, но даже они не остановили её ни на шаг: один застыл с удивлённым лицом, наблюдая, как его внутренности мешком вываливаются прямо в сточные воды; второй будто бы споткнулся, но на самом деле лишился своих нижних конечностей: ошмётки его тела погрузились под воду и больше не всплывали; третий замер на месте и уставился в пространство, – добрая четверть его черепа отлетела в сторону подобно взорвавшейся консервной банке, обнажив серо-розовое мозговое вещество.
Вишну почувствовала ещё один укол. А потом ещё один… И ещё… Вокруг был лишь грохот и странное жужжание…
Она рычала как загнанная тигрица.
Из сточной трубы донёсся приглушённый голос Артоса, который она не смогла разобрать. Следующим, что она увидела, были два дула звуковых ружья. Что же, по крайней мере эта смерть быстра… Она попыталась взмахнуть ослабевшей рукой и достать хотя бы одного противника кнутом, но тот лишь устало шлёпнул по воде, подняв дымовую завесу из пара.
Они уже прицелились. Послышался возглас. Что-то мягкое и пушистое возникло из ниоткуда прямо у неё на шее.
В этот момент всё исчезло. Одна картинка сменилась другой… Она закрыла глаза и провалилась в ничто.
XI
: КРОЛЛЬ-ТОРА
Тьма пришла незаметно, – так, будто кто-то просто накрыл непроницаемым покрывалом солнце и то мгновенно отошло ко сну. Ночь принесла с собой бриллиантовые россыпи звёзд, аккуратный полумесяц луны, высвечивающий в лесной чаще мокрые трепыхающиеся грибы, и настоящую какофонию звуков, сплетённых из щебечущего птичьего пения, мелодичного пиликанья сверчков и непонятных шорохов, которые могли говорить о чём угодно, – о крадущихся хищниках или о продирающемся сквозь чащобу лосе, при условии, что они ещё не вымерли конечно. Завораживающий силуэт Великой Преграды утопал в перемежающихся ночных красках, сливаясь с небом и лишь иногда переливаясь в серебристом цвете луны.
В такие моменты в голову невольно приходили мысли о тщетности всего происходящего, – будучи философом по своей натуре, Кэсседи вдыхал ароматные запахи тёмного леса и размышлял, а нужно ли ему все это? Эта Москва, эта циклопическая стена, эти бесконечные опасности и эти бессонные ночи? Ведь, если призадуматься, то на его банковском счёте было предостаточно денег не только для доживания своих дней, но и для безбедного существования его потенциальных детей. Признаться честно, этим вопросом он задавался уже не первый раз: за всё время пока они с Кроггом колесили по галактике в поисках ключей к преодолению Преграды он не раз и не два ловил себя на мысли, что он пытается откусить слишком большой кусок, – что ему это не по зубам, как бы он не старался. До сих пор всё проходило как по маслу, без каких-либо происшествий, – они даже ни на одного душегубца не натолкнулись, что уже можно считать за огромнейшую удачу, но он всё равно осознавал, что дальше им грозит одно из самых трудных и тяжелых испытаний в их жизни. Если не самое. Он подобрал себе отличную команду, но хватит ли им отваги и опыта, чтобы провести их маленький отряд сквозь загадки, ловушки и головоломки, оставленные им людьми древности, – народом, который славился не только своими научными и культурными достижениями, но и подавляющими жестокостью и непоколебимостью. Не стоит забывать, что львиная доля войн была развязана именно землянами, вопреки тому, что говорила тогдашняя пропаганда. Во имя великого блага люди того времени отправляли свои смертоносные космолёты навстречу беззащитным инопланетянам, которые вот-вот успели выйти в открытый космос и вкусить плоды бесконечности. Никакими официальными источниками это не подтверждалось, однако многие документы по всей галактике говорили о неоднократных случаях геноцида во имя человеческой расы. Землян Дозабвенческого периода почитали как богов, но мало кто знал, что они одновременно были и дьяволами, одержимыми величием и процветанием своего народа. Хотя… а так ли всё изменилось?! Кэсседи пришёл на ум случай десятилетней давности, когда трансгалактический линкор "Вольность" полностью уничтожил всё население планеты Джирак, не оставив в живых ни одного представителя нескольких рас, обитавших там. Власти не раз утверждали, что они не имели к этому событию никакого отношения, но Кэсседи в это почему-то не верилось.
Из размышлений его вывел громкий и смачный плевок Крогга, который стоял, прислонившись к дереву, и скептически осматривал инфракрасные очки с функцией распознавания движения и дыхания. Все остальные все ещё были в палатке и может быть даже спали, хотя Кэсседи понимал, что если бы его сейчас уложили на боковую, он так бы и остался лежать с открытыми глазами в предвкушении того, что он ожидал всю свою жизнь. Но почему он временами так противился мысли о том, что он наконец зайдёт в Москву и откроет то, что этот древний город так долго скрывал от всего человечества. Может быть он боялся потерять то, над чем он корпел почти всю свою жизнь? Идея о Москве преследовала его уже больше тридцати лет: он буквально просыпался и засыпал с видениями о том, как он взламывает заржавевшие замки на старинных московских небоскребах, офисных и торговых центрах и, что ещё более интересно, университетах и центрах хранения ментальной информации. Более того, если верить легендам, то именно в центре Москвы находится первая и всевышняя церковь Единой Веры: настоящий оплот паломников 24 века и средоточие ужаса и ненависти для тех, кто хоть немного знал о Забвении. Движение Единой веры зародилось в этом городе и распространилось не только на всю планету, но и на всю известную Вселенную. Оно уничтожило рудиментарные монотеистические религии и поработило сознание человека, говоря о прогрессивности и величии человечества, но вогнало планету в эпоху разрухи и умственного застоя. Почему так получилось? Кто за этим стоял? Это лишь маленькая толика вопросов, на которые он мог найти ответы за Великой Преградой. Не стоит при этом забывать о музыке, литературе, живописи, скульптуре, – в общем о всём том, что было под запретом религиозников и что подвергалось безжалостному уничтожению во имя Единого.
–. И после всего этого Собор так и не был упразднён, – прошептал Кэсседи, но Крогг услышал его без каких бы то ни было проблем.
–. Опять причитаешь? – он снова сплюнул, – Всегда знал, что люди безумны, но ты самый дурной из всех.
–. Да нет, – Адамс пожал плечами, – Я лишь в очередной раз думаю, правильно ли мы поступаем, что идём туда.
–. Пф! Конечно нет. И я не раз об этом говорил.
–. Да нет, я в другом смысле.
В ответ Кэсседи услышал лишь задумчивое мычание, что, в общем-то означало, что Крогг не настроен на разговор. Что же, скорее всего, так даже и лучше, ибо здоровяк бы опять затеял разговор о слабости и убогости человеческой расы, а потом стал бы учить его уму-разуму. Да, ещё одна мысль, на которой Кэсседи ловил себя всё чаще и чаще: Крогг изменился. Он не мог сказать, когда точно произошла перемена, но в один прекрасный момент он перестал разделять с Адамсом его увлечения выпивкой, кутежами и прекрасными девушками и вместо этого уходил восвояси, занимаясь непонятно чем. Более того, если раньше они болтали без умолку, совместно высмеивая современное кеметское общество и его лживые диктаторские устои, то сейчас Крогг занимался лишь критикой Кэсседи. Это начинало раздражать, и Адамс ловил себя на мысли, что ему не всегда приятно находиться вместе со своим старым другом. А может он просто преувеличивает, что вполне можно объяснить переутомлением и волнением по поводу Москвы.
Он встал на ноги, почувствовав, как крупные капли росы скатываются на землю с его комбеза, внимательно изучил показания прибора слежения за сигнатурами и сказал, скорее просто в пространство, нежели Кроггу:
–. Я пойду прогуляюсь, – он сощурился от яркого лунного света, – Слишком хорошая погода и чистый воздух, чтобы сидеть на одном месте.
–. Про душегубцев забыл? – Крогг даже не пошевелился, – Либо остаёшься здесь, либо я с тобой.
–. Не уверен, что это будет хорошей затеей, – Кэсседи улыбнулся, – Наша смена, и мы должны охранять их, – он указал на палатку.