Симметрия пятого порядка
Шрифт:
Плестись теперь до утра придется. Но эти странные легкие рывки на скорости…Не хватало еще пешком шкандыбать по целине, если лыжа сдохнет. С чего бы ей дохнуть?.. Не нравится мне эта дерготня, думал он.
Добравшись до семнадцатой буровой, Руслан поднялся по лесенке на площадку с припорошенным снегом шаттлом, запустил его двигатель и на такелажных лентах поднял лыжу. Поставив ее в грузовой отсек шаттла, открыл багажник и еще раз осмотрел при ярком свете. Лыжа была как лыжа, ничего на гладкой поверхности корпуса не было. Чем же это я пальцы себе ободрал?
Закрывая грузовое отделение, Руслан опять заметил краем глаза невнятный сероватый отблеск. Он полез в багажник и педантично осмотрел все и вся, медленно,
Дома пахло булочками с корицей, было тепло и душновато. Руслан скинул комбез и ботинки, прошел в зал, настроил микровентиляцию на двери, ведущей на заснеженную веранду, и посмотрел на диван.
Няня Марта, крупная женщина с грубоватым, но очень добрым лицом, дремала, прижавшись щекой к спинке дивана. Руслан кашлянул и спросил тихо: он спит? Марта, вздрогнув, открыла глаза, испуганно обернулась на дверь, ведущую в спальню Леона, и шепотом ответила: да, часа три уже как. Кивнув ей, Руслан на цыпочках прошел в детскую.
У изножья кровати тлел оранжевый ночничок, едва освещая тумбочку, на которой лежал разноцветный потертый музыкальный шарик – старая игрушка дочки Патиши, которую она забыла дома, когда ушла вместе с матерью много лет назад. Леон никогда не играл с шариком, но Руслан не выкидывал игрушку. Сын спал, засунув в рот большой палец правой руки, время от времени делая сосущие движения ртом. Руслан наклонился, осторожно вытащил палец изо рта Леона и вытер ему ладонью подбородок. Руки не помыл, вспомнил Руслан, глянув на свою ладонь, испачканную слюной. Ободранные подушечки пальцев чуть саднили. Сын беспокойно шевельнулся и всхлипнул. Закрыв оконную штору поплотнее, Руслан присела кровать. Во сне Лева был похож на нормального подростка. Но это только во сне.
Выйдя из детской, Руслан увидел, что няня уже оделась и стоит у входной двери, ждет его. Поблагодарив Марту, он закрыл за ней дверь и пошел в кухню. Наскоро сварганив омлет с ветчиной, закинул его в себя, почти не жуя, и запил сладким чаем. После душа заставил себя надиктовать и отправить отчет руководству и завалился спать.
3
Тест интеллекта по шкале Векслера – меньше сорока баллов. Это приговор: Леву можно считать овощем, полноценным человеком он никогда не будет.
Забеременев, Регина ничем не болела. Но, когда сын родился, немного подрос и стало ясно, что с ним все плохо, и хорошо уже не будет, она не выдержала. То ли тревога за младшую дочку, Патишу, родившуюся через два года, то ли отчаяние и желание начать все снова, в другом месте и с другим человеком, то ли все сразу, развело их по разные стороны невидимой баррикады. Руслан ни в чем не винил жену, теперь уже бывшую. Он решил нести их общий крест в одиночку.
После ухода Регины он взял отпуск на год и пытался заниматься с Левой самостоятельно. Ему казалось, что стоит вложить в сына больше времени, денег, сил, и тот выправится, догонит ровесников, пусть не сразу, но станет как все дети. Через год, когда деньги закончились, Руслану пришлось вернуться на работу. Он работал удаленно, изредка выезжая на буровые, если без этого совсем нельзя было обойтись, но такое случалось нечасто. Лева все время находился дома, рядом с ним и приходящей социальной няней.
Постепенно интерактивные книжки и игрушки покрылись пылью, которую Руслан стал забывать вытирать. Все реже он присаживался к сыну на кровать, чтобы рассказать ему сказку перед сном. Боль, переходящая иногда в раздражение, даже в озлобление – не на ребенка, а на ситуацию, в которой оба они оказались, на судьбу, если хотите, – притупилась, как в свое время боль от измены Регины. Руслан смирился.
Он больше не вглядывался в темные и холодные, как непроглядная вода в осенней реке, глаза сына, не искал в них проблеск мысли, не пытался с ним шутить и играть. Мальчик не смотрел в глаза, не выносил прямого взгляда. Отворачивался и принимался размеренно покачиваться и кусать сустав большого пальца правой руки, тихо, монотонно воя. Все общение их свелось к обычному уходу за недееспособным ребенком: умыть, накормить, поменять памперс, одеть, погулять, уложить спать. Иногда Руслан со стыдом ловил себя на зависти, с которой глядел на других детей. Как ему хотелось, чтобы Лева, поймав мяч, побежал играть на площадку, остановил бы взгляд на игрушках дольше, чем на секунду. Но тот безучастно топтался рядом с отцом, глаза его незряче переходили с одного на другое, никаких эмоций на неподвижном лице с безвольно приоткрытым ртом со слюной в уголках губ, не было.
Правда, один раз, когда они сидели на скамейке в парке, Руслан увидел слабую тень интереса в глазах Леона.
Был жаркий летний день, от газонов вкусно пахло теплой сырой землей, водяная взвесь от автополивалок выгнулась полупрозрачной радугой над кустами ржевницы. В листьях кустарника копошились, иногда вспархивая, маленькие полосатые бабочки. Лева их боялся и старался держаться ближе к Руслану. На длинную скамейку напротив них села молодая женщина с коляской. В коляске лежала годовалая девочка в голубом платьице и белой панамке. Женщина наклонилась над своим ребенком, улыбнулась и ласково заворковала. Лева уставился на коляску на магнитной подушке, встал и пошел к ней. Его неподвижное лицо, странно расфокусированный взгляд и шаркающая косолапая походка напугали женщину. Она схватила девочку на руки, прижала к себе, глаза ее заметались от Левы к Руслану. Леон остановился у коляски и стал ее качать, глядя в сторону. Коляска издала мурлыкающий звук. Когда-то в такой же коляске Регина качала Леву, но он был слишком мал тогда, чтобы запомнить это.
Руслан вскочил, в два шага подошел к сыну, мягко взял его за локоть. Разжав пальцы Леона, вцепившиеся в ручку коляски, Руслан извинился и пошел прочь из парка, таща сына за собой.
У годовалой девочки взгляд тоже был бессмысленный, но – пока бессмысленный. Пока.
В тот вечер Руслан напился в одиночку.
Ему казалось, что давно пора было привыкнуть к тому, что так теперь будет всегда, но привыкнуть он никак не мог. Умом все понимал, сердцем – никак. Он прекрасно держался, как говорили многие. И эти же многие искренне недоумевали: почему Руслан не отдаст сына в соцприют? Там будет прекрасный уход, режим, занятия, своевременная медицинская и прочая помощь, там даже есть занятия для таких детей, и вообще. Ты похерил свою карьеру, говорили они ему, это твой выбор. Но ты же еще молодой, у тебя должна быть нормальная семья, нормальные дети. Ты не виноват в том, что так получилось. Зачем же ты…
Руслан быстро и твердо пресекал эти разговоры, и люди даже не догадывались – каких сил ему стоило сдержаться и не настучать им по головам, не послать матом советчиков и вопрошателей. Он где-то в глубине души продолжал надеяться. Возможно, скоро медицина найдет способ справится с их несчастьем. Мы же космос осваиваем, искинов выучили. Много чего уже можем, ну должны же и с человеческим мозгом разобраться, в конце-то концов, должны ведь…
В каком таком гипофизе-мозжечке или коре-подкорке сидят память и эмоции, без которых невозможно нормальное развитие человека? Какие такие натриево-калиевые каналы не работают у Леона или работают, но не так? Почему? Как это можно исправить? Пусть не сегодня, пусть через год или десять лет. Ну можно же?..