Симоха Рамода

Серебрякова Елена

Когда карета остановилась, путники вздохнули. Правая дверь открылась, и все увидели стоящего на земле Ерему. Лицо его было серым от пота и пыли. Но белозубая улыбка не скрывала радости от окончания путешествия.

– С приездом, господин немец, – сказал командир и протянул немцу руку.

Толмач и Сашка поспешили выйти через противоположную дверь и, оказавшись на улице, с явным удовольствием потянулись. Оглядевшись, Сашка замер от красоты открывшейся панорамы.

Возвышенность, именуемая Росляковской горой, резко уходила вниз и упиралась в низину. Покрытый молодой травой луг очень напоминал мягкий ковер неземной красоты. Этот луг с другого края венчала череда

лиственных шапок – скорее всего плакучей ивы, за ними угадывалась река. Вода отражалась на солнце и напоминала сверкающие драгоценные камни. Там, где русло делало поворот, воды видно не было. И в целом охваченная взглядом часть реки, напоминала небрежно брошенное на землю ожерелье. За рекой равнина восстанавливала свои луга, но начинала подъем. Все это заканчивалось полоской леса, казавшейся темно-синего цвета. От леса к реке были нарезаны овраги. Между собой имели расстояние примерно в четверть версты. Александр даже не сомневался в том, что по дну этих оврагов текут ручьи или мелкие речушки. По каждому берегу оврага стояли дома под соломенной крышей, напоминавшие стога сена. Венчала панораму ослепительно белая церковь с шатровой колокольней, мудреным абсидом и куполом. Золотые главки отливали на солнце всеми цветами радуги и побуждали все подобное великолепие увидеть, как можно ближе.

В это же время Петухов Николай Анисимович внимательно прочитал письмо барина и пригласил мастера, толмача и помощника в свою избу. Вскоре к отряду стрельцов и кучеру подбежал приказчик, показал, куда можно отвести лошадей, потом попросил охранников помочь расставить в саду столы и скамейки. Откуда-то налетевшие женщины выносили еду и бутыли, пироги со всякой всячиной, отварных кур, жареных уток, копченую стерлядь, квашеную капусту, медовуху, пиво и наливки. Несмотря на неожиданный визит такого количества гостей, стол ломился от яств. Гостеприимство завершилось пением частушек и всякого озорного речитатива. Командира уложили спать в соседней избе, охранников расположили на сеновале, немцу и его свите отвели горницу в доме старосты. На другой день Петухов приказал подать повозку, в которую сели Ланге, толмач, Сашка и он сам. Все укатили в направлении, указанном на схеме. Отряду стрельцов было велено купать коней в реке, в обед подходить за вчерашние столы, затем сборы в дорогу, так как рано утром отряду было предписано возвращаться в Москву вместе с каретой Милославского.

Петухов оказался знающим хозяином. Стало понятно, что он уже давно разведал места залежей руды. Все постепенно объехали. Затем нарубили кольев в половину человеческого роста. Там, где руда выходила на поверхность, вбивали кол на одну треть. Где подразумевалось копанье дудки, то есть ямы, то кол вбивали наполовину. Николай Анисимович удивлялся выносливости и сноровки инженера и его помощника. Они не проявляли даже признаков усталости.

– Господа, давайте же, наконец, передохнем! Я вот с собой пирогов с зайчатиной прихватил и бутыль кваса.

– Сейчас, Николай Анисимович, вон до того леска доработаем, а там и перерыв сделаем, – скороговоркой проговорил помощник.

К вечерней зорьке работа была сделана.

– Сколь народу нужно подобрать? – спросил староста.

– Для начала десять работников будет достаточно, – перевел толмач в обе стороны.

– Еще две телеги потребуются. Будем свозить добытую руду в одно место.

На обратной дороге инженер закончил делать на бумаге расчеты и произнес, толмач перевел:

– Запасов тут при работе одной печи и одной кузни на сто лет не менее. Так я в отчете и укажу.

До деревни оставалось с полверсты, когда Петухов неожиданно спрыгнул с повозки и, глядя куда-то в кусты, подошел к деревцам. Остановили лошадей. Сашка тоже спрыгнул на землю. Потом они отнесли в сторону здоровенный, свежесрубленный сук. Тогда все увидели двух лежащих на земле никому не известных путников.

– Мертвые, – сказал громко помощник.

Обоим было лет под тридцать. Следов насилия и крови на голове, руках и одежде видно не было. Рубахи, портки и сапоги были необычного покроя. Отсутствовали нательные кресты.

– Что за чудо, – воскликнул староста, – иноземцев тут отродясь не водилось!

Осмотр одежды показал, что у незнакомцев нет при себе никаких бумаг, денег. Когда Сашка попытался перевернуть одного из убитых, у того неестественным образом откинулась голова. Обсудив всем миром такую неожиданность, пришли к выводу, что этим несчастным просто свернули шеи.

Петухов предложил всем поехать в деревню, там взять телегу, мужиков и перевезти тела в деревенский ледник.

– Утром приведу к вам рабочих, поедете на прииск, а я к губному старосте, в уезд. Может быть московский отряд стрельцов пока задержать?

Сашка ответил:

– Будет тебе, Николай Анисимович, страху нагнетать. Стрельцам вообще говорить не надо. Пусть возвращаются в столицу. А то ведь слухами так все обставят, что к концу недели сюда войско прибудет или нас отзовут назад.

На другой день Петухов, как и обещал, собрал крепких мужиков и представил их рудознатцу. Сам же поехал по поводу страшной находки.

Глава четвертая

На прииске в этот день больше времени ушло на обучение крестьян, чем на добычу руды. С теми, кому достались открытые или дневные залежи, хлопот почти не было.

Тяжелее оказалось с теми, кому досталось копать дудки, то есть ямы от двух саженей и больше и, потом уже брать в руки кирку. У мужиков обнаружился панический страх лазать в эти ямы. Им было не до работы киркой. Кто боялся нечистой силы, дурного знамения, а кто просто остерегался обвала земли. Сашка замучился подавать личный пример: копать ямы, работать в них киркой, толкать речи о безопасности такой работы и для души, и для тела. В этот день из крестьян были выжаты все силы. Сашка тоже испытывал неприятную дрожь в руках и ногах от физического напряжения. Он попросил мастера сделать перерыв до следующего дня.

Двигаясь в сторону деревни, все еще издали увидели возле дома старосты незнакомую бричку, запряженную парой лошадей.

– Вот, господин, – начал Петухов, – знакомьтесь с нашим уездным губным старостой. Зовут его Устин Андреевич.

Староста оказался под хмельком, а привстав, даже немного покачивался.

– Пошли в избу подальше от глаз и ушей! – почти приказным тоном сказал уездный.

– Значит, так, – продолжил он в доме. – Места у нас тихие, никогда подобных убивств не водилось. И решили мы с Николаем Анисимовичем, что два неизвестных путника не поладили между собой и подрались до обоюдной смерти.

– Так, что от нас требуется? – перевел толмач вопрос немца.

– Подтвердить мои слова, если кто будет спрашивать.

Все дружно закивали головами.

Утром москвичи, выйдя на улицу, увидели, что лошади и повозка уже стоят на месте.

– С добрым утречком, господа! – Петухов, якобы между прочим, оторвался от своих мыслей и сказал, – сейчас иду будить гостя, его ведь по-человечески надо проводить, а потом организую придание земле убиенных. Коль скоро они веры не нашей, хоронить придется за кладбищенской оградой.