Симптомы любви
Шрифт:
– Понимаешь, у этого парня довольно скверный вкус. Не то что у меня, – продолжал умасливать я. – Он втрескался в Ингу.
– Бедняга! – искренне выдохнула Алина.
И тут я был с ней полностью солидарен.
– Ты права, – закивал я. – Ему остается только посочувствовать. И помочь. Дай телефон Инги, а?
Я клянусь, что у Алины не было сомнений в моей честности, она воспринимала все за чистую монету. Скажи девчонке, что она тебе нравится, и дальше можешь вешать лапшу на уши, она будет верить каждому твоему слову. Но вот какая штука: если девчонка нравится тебе на самом деле, сказать ей об этом язык не поворачивается.
Алина с легкостью дала мне телефон Инги.
– Мои соболезнования твоему другу, –
– Передам, – заверил я и поспешил убраться восвояси.
Став счастливым обладателем телефона Инги, я сразу начал размышлять, как же с ней разговаривать. Лучшим выходом было записать все необходимое на листке, чтобы вновь не пришлось заикаться и мямлить, и продекламировать текст со своей шпаргалки по мобильнику. Все равно Инга не увидит комизма ситуации. Не поднять меня на смех с подсказкой и телефоном в руках мог только Бочкин, этого ничем не проймешь.
– Зачем писать новую шпаргалку? – удивился он. – Хочешь, возьми мою старую по русскому языку. Там словарные слова. Думаю, ты выберешь нужные…
Даю голову на отсечение, Бочкин говорил это с таким серьезным видом, будто вовсе не шутит.
– Вот, например, «коловорот», – зачитал он из словарика, – емко и убедительно. Инга сразу поймет, что от тебя не отвертишься. Думаю, это то, что надо. Или нет. Лучше «кафе». Да, это определенно подойдет. Сможешь прочитать без ошибок?
Он сунул мне под нос свою тетрадочку.
– Ты мне друг или поиздеваться зашел? – не понял я.
Бочкин пожал плечами и без слов убрал свой словарик в школьный рюкзак.
– Хочешь, я вместо тебя с ней поговорю? – предложил, подумав, будто извиняясь. – И никаких «коловоротов», клянусь.
– Нет! Я сделаю это сам.
У меня было уже достаточно жизненного опыта, чтобы не принять столь заманчивое предложение. Бочкин ляпнет что-нибудь, а мне потом расхлебывай.
– Только побудь рядом, ладно? – попросил я.
А затем выдрал из тетради по русскому последний листок с конца и написал на нем: «Привет, Инга. Ты меня не знаешь, но я хочу пригласить тебя в кино». Показал строки Бочкину, тот удовлетворенно закивал. Я глубоко вдохнул, потом медленно выдохнул и достал мобильник. Набрал номер Инги и стал ждать. Гудки шли один за другим, не желая кончаться, я уже хотел отключить вызов, но Бочкин удержал мою руку. И в этот момент из телефона донеслось громкое и резкое:
– Да. Кто это?
Я шумно задышал в мобильник. Затем схватился за свою шпаргалку, повертел в руке и начал читать:
– Ооооо…
И только потом понял, что смотрю на другую сторону листа: туда, где я расписывал новую ручку, наворачивая круги один за другим.
– Плохо слышно, – забеспокоилась Инга. – Говорите более внятно.
И я отчетливо произнес по памяти:
– Привет, Инга. Ты не знаешь, что такое коловорот?
– Не звони сюда больше, – сухо сказала она.
И телефон отрубился. Я со всей силы шлепнул себя ладонью по лбу – и втемяшилось же мне в голову это дурацкое слово! Провалил такой шанс…
– Никогда не назначай первого свидания по мобильнику, – сказал я Бочкину.
Он удивленно глянул на меня, давая понять, что в жизни о таком не помышлял.
Все мои старания оказались никчемными. Как малый ребенок, я пытался сделать первый шаг и все время заваливался. Казалось, нет выхода из моего плачевного положения. И тогда я решил по старинке написать Инге письмо. Только не простое, а электронное. Я хотел выглядеть интеллектуалом или типа того, человеком, увлекающимся литературой, искусством. Ну, всем тем, чем положено увлекаться интересному человеку. Хотя звучит это глупо. И письмо вышло таким же.
Первое неотправленное письмо
Здравствуй, Инга. Мы учимся в одной школе, но до сих пор не знакомы. Думаю, пришло время это исправить. Искренне считаю, что твоя красота спасет мой мир, а он сейчас под угрозой, честное слово! Вот несколько штрихов к моему портрету. Имею массу достоинств. Мне нравится читать, особенно книги. Часто засыпаю с томиком Лермонтова. Когда ни возьмусь за него – сразу в сон клонит. Шутка. Я и сам пишу стихи. Говорят, они белые, так как в них нет рифмы. Мне сложно судить о своем творчестве, но стихи определенно не черные. Хотя всегда трудно понять, какого цвета твоя поэзия. Думаю, это решать читателю. Из спорта мне по душе шашки. С ними хотя бы всегда ясно: где черное, а где белое. В ближайшее время рассчитываю поднять свой уровень до шахмат. Я вообще-то ценю культурный отдых. Как-то раз был в театре на спектакле «Синяя птица», Метерлинк глубоко копает! Очень люблю музеи. Пушкинский – мой дом родной. Однажды я заблудился в залах и начал думать, что мне придется жить в итальянском дворике под присмотром гигантского Давида до глубокой старости. Я неплохо танцую, когда никто не видит, и тащусь от старой доброй классической музыки – люблю «Машину времени» и «Песняров». В политике придерживаюсь параллельных взглядов: считаю, что и левые и правые порой дело говорят. Всегда готов прийти на помощь нуждающимся. Перевожу нищих через дорогу. Подаю бездомным животным милостыню, ношу детям сумки. Подкармливаю старушек. Запросто смеюсь над собой. Умею хорошо готовить бутерброды. Характер легкий, почти невесомый. Но те, кто считает меня бесхарактерным, ошибаются, просто я скромный и не выставляю его напоказ. Верю в дружбу с первого взгляда и верную любовь между мужчиной и женщиной. Не имею вредных привычек, кроме Бочкина. А вообще, я простой парень, который очень хочет, чтобы ты обратила на него внимание.
Борис Адаскин
Посудите сами, разве можно было отправлять это письмо Инге? Конечно, нет! Лишь последняя фраза была похожа на правду, все остальное – полнейшая чушь. Я из кожи вон лез, чтобы произвести впечатление. Определенно, мой мозг не справлялся с возложенной на него ответственностью. Я плохо рублю в химии, но если любовь – это химическая реакция в организме, то первым отреагировал именно мозг. Его хватило лишь на то, чтобы признать свое поражение. Письмо пришлось удалить. И я замочил себя в ванне под сокрушительный «Rammstein».
Меня расписывают под хохлому
Никогда меня с такой силой не тянуло в школу. Я просыпался раньше будильника с одной лишь мыслью – сегодня увижу Ингу! И готов был прыгать по декабрьским лужам, бить чечетку и раздавать прохожим зонтики, как Джин Келли из маминого любимого фильма «Поющие под дождем». В то утро я тоже был окрылен любовью, еще не подозревая, что готовит мне новый учебный день.
На первом уроке, в самом его начале, когда класс еще не успел заснуть под литературные напевы Эры Филимоновны, к нам зашла завуч. Мы подскочили с мест, но Алла Олеговна кивнула нам, чтобы мы сели.
– Мне нужна Катя Фирсова, – почти шепотом, будто из-за этого мы меньше отвлекались от урока, сказала она.
Катька тут же оказалась возле правой руки завуча.
– Выбери одного мальчика из класса себе в помощники, – снова шепнула Алла Олеговна. – Ваша помощь нужна мне в зале.
Фирсова пошла чесать взором по партам. И мальчишки превратились в жирафов – так сильно тянули головы вверх, что их шеи, кажется, становились все длиннее и длиннее. Каждый хотел свалить с урока, хотя лично мне общество усыпляющей Эры Филимоновны было даже приятнее, чем несмолкаемая трескотня Катьки. И тут Фирсова остановила свой тяжелый взгляд прямо на моей переносице.