Симулакрон
Шрифт:
— Ричард, — вдруг сказала она, — вам хотелось бы стать комиссаром НП?
Этот человек… — она показала на Уайлдера Пэмброука, — он уволен.
— Вы шутите, — сказал Конгросян.
— Да, — согласилась она. — Во всяком случае, в некотором смысле. Но в некотором смысле — и не шучу.
— Конгросян был нужен ей, только вот в каком качестве? Каким образом она может воспользоваться его способностями? Пока она этого не представляла себе.
— Миссис Тибо, — сдавленным голосом произнес Пэмброук, — если вы передумаете…
— Яне
— В любом случае, — произнес Пэмброук строго размеренным, тщательно контролируемым тоном, — я буду рад вернуться на свою должность и служить вам.
— Сказав это, он вышел из комнаты. Дверь ним захлопнулась.
— Он намерен сделать что-то плохое — попытался убедить ее Конгросян.
— Правда, я не совсем представляю, что именно. Впрочем, можно ли всецело полагаться на кого-либо в такое время, какое мы переживаем сейчас? Лично я ему не доверяю. Я считаю, что он причастен к всемирному заговору, острие которого направлено против меня.
— Спохватившись он тут же поспешно добавил:
— И против вас тоже, разумеется. Они замышляют против вас тоже. Разве я не прав в оценке ситуации?
— К сожалению, правы. — Николь тяжело вздохнула.
Снаружи Белого Дома пронзительно завопила информ-машина. Николь были слышны изрыгаемые ею подробности в отношении Дитера Хогбена. Машине они были известны досконально. И она вовсю спешила нажить на этом капитал.
Николь снова тяжело вздохнула. Правящий Совет, эти всегда остававшиеся в тени фигуры, что стояли за ее спиной и направляли каждый ее шаг, теперь, несомненно выйдут на сцену. Ей очень хотелось знать, что они предпримут.
Им было не занимать мудрости. Они действовали уже немало лет единым сплоченным коллективом. Подобно змеям, они были холодными, скользкими и безмолвными, и всегда чутко реагировали на все, что происходило вокруг.
Они очень активны, хотя до сих пор были невидимы для постороннего взгляда.
Они никогда не появлялись на экранах телевизоров, не демонстрировали себя в поездках по стране. В данный момент она очень сожалела о том, что не может поменяться с ними местами.
Внезапно ход ее мыслей был прерван: она поняла, что произошло еще что-то. Информ-машина выкрикивала что-то о ней. Но о следующем Дер Альте, Дитере Хогбене, а о совсем иной, не столь же важной государственной тайне.
Информ— машина -она подошла к самому окну, чтобы лучше слышать, говорила, что…
Она напряглась, чтобы разобрать…
— Николь нет в живых! — пронзительно верещала машина. — Уже много лет! Ее заменила актриса Кейт Руперт! Весь правящий аппарат является сплошным обманом, согласно…
Информ— машина отъехала, и она больше уже не могла слышать ее выкриков, хотя до предела напрягала свой слух.
Лицо ее исказилось от досады.
— Ч-что это, Николь? — спросил у нее Ричард Конгросян. — Эта штука сказала,
— А разве я похожа на мертвеца? — язвительно вопросила Николь.
— Но она утверждает, что на вашем месте сейчас какая-то актриса.
Конгросян смущенно глядел на Николь, лицо его выражало полное непонимание происходящего.
— Вы в самом деле всего лишь актриса, Николь? Самозванка? Как и Дер Альте? — Он продолжал пристально ее разглядывать, но вид у него при этом был такой, будто он вот-вот разразится горестными слезами.
— Это просто сенсационная газетная «утка», — твердо заявила Николь.
Чувствовала она себя, тем не менее, очень неуютно. Она буквально оцепенела от охватившего ее животного страха. Все теперь проступило наружу; кто-то из очень высокопоставленных Гестов, кто-то еще даже более близкий к кругам, непосредственно связанным с Белым Домом, чем Карп, выболтал эту последнюю, самую главную тайну.
Теперь уже скрывать было нечего. И, следовательно, не было уже больше никакого различия между многочисленными испами и совсем немногими Гестами.
Раздался стук в дверь и вошел, не дожидаясь разрешения, Гарт Макри.
Вид у него был угрюмый. В руках он держал экземпляр «Нью-Йорк Таймс».
— Это психоаналитик, Эгон Саперб, сделала заявление для информационного агентства, — сообщил он Николь. — Откуда ему это стало известно, ума не приложу, очевидно кто-то умышленно проболтался.
— Он заглянул в газету, губы его зашевелились:
— Пациент. Пациент со статусом Геста конфиденциально сообщил ему об этом, и по причинам, которые мы, по всей вероятности, так никогда и не узнаем, он позвонил в газету.
— Как я полагаю, — заметила Николь, — сейчас уже совершенно бессмысленно его арестовывать. Мне очень хотелось бы выяснить, кто именно использовал его таким образом. Вот что меня теперь больше всего интересует.
— Это, несомненно, было неосуществивым желанием. По всей вероятности, Эгон Саперб ничего об этом не скажет. Он станет в позу, объявив это профессиональной тайной, чем-то таким, что стало ему известно только в освященной традициями его ремесла обстановке. Он сделает вид, будто не хочет подвергать опасности своего пациента.
— Даже Бертольду Гольцу это неведомо, — сказал Макри, — хотя он и рыщет тут повсюду вокруг, сколько ему хочется.
— Нам теперь обязательно придется провести всеобщие выборы, заметила Николь.
Но не ее теперь будут избирать, после всех этих разоблачений. Ей захотелось узнать, не замышляет ли Эпштейн, главный прокурор, что-либо, направленное против нее. Она могла рассчитывать — в этом она пока еще почти не сомневалась — на поддержку армии, но что скажет на это Верховный Суд? Он может вынести постановление о том, что власть ее не является законной. Такое заявление может уже быть обнародовано с минуты на минуту.