Симулятор. Задача: выжить
Шрифт:
Сержант поднимался впереди, положив автомат на сгиб локтя. Наверху обнаружился балкончик, застеленный мягким паласом, и три двери. За первой дверью мы встретили небо. Дом просто кончился, да. Торчал кусок балки, палас свисал прямо над цементной пропастью. Всюду, насколько хватало глаз, змеились десятиметровые поганки. Ни кирпичного забора, ни мощеной дорожки, ни привычного вида на косогор, поросший юной зеленью.
Бетонная дрянь пожирала планету.
Милая картина, хе. Вот уж не предполагал, что апокалипсис будет выглядеть именно так.
Позади раздался шорох. Я поднял свечи. Никого.
Но кто-то за нами следил.
Саша бережно
В следующий миг снизу загудели удары ломов, это Раду с Валькой добрались до охотничьего сейфа. Уж не знаю почему, но меня от грохота кинуло в дрожь. И вовсе не оттого, что мог вернуться хозяин сейфа, но.
Мог услышать кто-то другой. Возможно, тот, кто в гораздо большей степени ощущал себя здесь хозяином, хе. Я не утверждаю, что мы разбудили, однако.
Что можно утверждать определенно в мире, где свечи гаснут без ветра, а кирпич рассыпается пылью?
Саша толкнул вторую дверь. Некоторое время мы топтались на пороге, слегка обалдев. Внутри царил хаос, словно помещение готовили для ремонта. Мебель не подпирала стены, а застыла посреди залы в нелепых комбинациях. Обои висели лохмотьями, пыль, куски замазки и стекловаты живописно засыпали банкетки и стулья. Стекла от разбитых картин усеяли пол игристым конфетти. Тысячи огоньков отражались навстречу свечам. Я толком не мог понять, что там, в глубине. Перед нами была зала, метров тридцать квадратных, а дальше, за арочным пролетом, виднелась следующая, поскромнее. Посреди залы на пол приземлилась хрустальная люстра вместе с изрядным обломком навесного потолка, экраном вниз лежала плазменная панель, диски веером рассыпались по паласу. Вдоль левой стены протянулось несколько глубоких борозд, плинтуса стояли дыбом. Столик и бюро можно было опознать с большим трудом, сейчас они годились лишь на растопку. Фигурная оконная рама вдавилась внутрь и висела «на соплях», разорванная на несколько частей. В оконный проем злорадно заглядывал фиолетовый закат. Создавалось впечатление, будто готовились к переезду, и тут по дому ударили из крупнокалиберной пушки.
Милое дело, хе.
Я изо всех сил вглядывался в пляску теней на потолке, отбрасываемых свечами. Я думал о той продолговатой, гибкой штуке снаружи, за соседней дверью. Уползла в серые заросли, уползла под землю.
Похоже на длинного ежа, темно-зеленые колючки. Колючая змея, хотя колючих змей не существует, хе. Интересно, она может проникнуть в подвал, где мы все прячемся?
— Держите выше свет, — шепнул сержант, пробуя ногой пол.
Снизу снова донеслись удары, голоса, звон посуды. Мне показалось, что жена Томченко хохочет. Я решил, что толстуха окончательно впала в детство, но потом понял, что Томченко всего лишь добрались до кухни. Вкусненькое, хе. Вкусненькое, которое можно схватить пальцами и сожрать в одну харю, потому что. Потому что дураки насытятся принципами и осколками совести. А Томченко поступят так же красиво, как сегодня утром.
Ах да, Дед просил писать обо всем. Летопись, хе. Эта жирная тварь. Я готов был спуститься и убить ее. Это говорю я, врач. Я не могу побороть раздражение, немыслимо.
— Чувствуете запах? — все так же вполголоса спросил сержант.
Запах я почувствовал. Откровенно воняло туалетом. Не скажу, чтобы я обрадовался, но для разнообразия. После дня ванили в этом проявилось нечто родное. Земное, хе.
Девчонку мы заметили практически одновременно. Она выглядывала из кресла, испуганные глазищи, ручки дрожат, сверху закутана в платок а-ля рюс. Кресло на колесиках пряталось в углу дальней комнаты, напротив балконной террасы. Вплотную к креслу примыкала бесформенная темная груда; только подойдя вплотную, мы сообразили, что это. Милое дело, м-да...
— Не бойся, — предупредительно помахал открытой ладонью сержант. — Это ты звонила в милицию? Мы пришли, чтобы тебя забрать...
Малышка кивнула. Ее перепачканные волосы кололи воздух, как у крошечной Медузы Горгоны, а взгляд непрерывно скитался с места на место.
— Это ты построила? — спросил я, не зная, как приступить к завалу.
Честно говоря, не верилось. Шкафчик с бельем, соломенное кресло, два венских стула, торшер, книжные полки, скрепленные «елочкой». Подтянуто, опрокинуто, заплевано обертками от печенья, хлебными крошками, чипсами, пустыми тетрапаками из-под зеленого чая. Малышка добралась до еды, молодец. Мужественная девочка. Не верилось, что прикованный к креслу ребенок мог создать вокруг себя подобное оборонительное сооружение. Настоящая баррикада в углу, однако.
— Нельзя бегать, — вдруг отчетливо произнесла девочка.
— Не бойся, — повторил сержант. — Никто тебя не тронет, — и взялся за торшер. Автомат он закинул за спину.
— Нельзя быстро, нельзя бегать, нельзя быстро...
— Успокойся, мы тебя заберем. Доктор, как ее успокоить?
Неприятно признаваться в гадких мыслях, но. Трус Белкин пожалел, что девочка жива. Девочке Кате следовало бы умереть, хотя бы каплю не дотянуть до. Это говорю я, врач. И как только диктофон не расплавится от подобной мерзости.
Почему я акцентирую на этом внимание? Потому что некоторые вещи происходят вопреки. Малышка жива вопреки. Она самая слабая из всех нас, но. Батареи в диктофоне скоро сядут, я должен успеть сказать. Условно говоря, существуют две модели. Трус Белкин свой выбор сделал. Вторая модель — это выбор малышки. Срединного пути не существует. Все тропинки, которые мы пытаемся окрестить срединным путем, — ложь, производные от крайностей.
Одно из двух. Либо — борьба, либо то, что натворил трус Белкин. Малышка выбрала борьбу.
— У меня нет успокаивающего, сержант. И я не детский психиатр...
Стены в углу, над креслом. Я поздно посмотрел на стены, надо было повыше поднять подсвечник, тогда бы увидел раньше. Увидел бы раньше, но вряд ли бы помогло, потому что.
Потому что. Нам ничего не поможет, хе.
Именно теперь я осветил обои в углу, прямо над баррикадой. Красиво, нестандартно, м-да. Из обоев торчали вилки и ножи, изящные вещички из мельхиора и серебра.
Кто-то швырялся ими в девочку, не слишком метко.
Огоньки свечей дернулись. Сержант потащил коляску сквозь завалы, колесики тут же застряли, запутались в каких-то тряпках. Мы навалились вдвоем, и тут все началось.
Внизу истошно завизжала жена генерала. В соседней зале раздался металлический лязг. Трус Белкин застыл, согнувшись, как вопросительный знак. От лежащего на полу телевизора долетел невнятный звук. Как будто тяжелым сапогом наступили на стеклянные осколки.
— Ложитесь... — посоветовала девочка.
Я готов был прислушаться к ее совету, но Нильс, напротив, заторопился, завертелся на месте, поводя стволом.