Символ и сознание (Метафизические рассуждения о сознании, символике и языке)
Шрифт:
Ни то, ни другое не значит ничего в отношении структуры сознания. Но если мы представим себе, что всякий факт есть в безличной сфере сознания, и что он случается всякий раз, когда это место (то, где он есть) пересекается континуумом «моих» (или «чьих-то») сознательных состояний и что с точки зрения сферы сознания этот «мой» континуум, так же как и пересечение им этого «места» в сфере, есть такой же факт, тогда мы можем сказать, что «рекурренция есть структура сознания» [6] .
6
Этот пример нами трактуется образом, близким к трактовке в школе Виджнянавада (одна из 4-х основных школ буддийской философии, возникших в III–IV вв. н. э.).
Таким образом, если наблюдать факт рекурренции как событие (одновременное бытие различных вещей, каждая из которых есть и без другой) [7] ,
7
Разумеется, такое наблюдение предполагает позицию метатеоретика, то есть «нашу» позицию.
8
Внутри факта рефлексии.
Когда один данный человек идет по дороге меж деревьев, останавливается и думает: «Вот так же, как сейчас, я когда-то в другое время шел по этой дороге и чувствовал ветер на затылке, и остановился, и думал…», то мы, как внешние наблюдатели, могли бы сказать об этой ситуации (в которую мы, разумеется, включаем и самих себя с нашим думаньем, говорением, писанием и рефлексированием всего этого) так:
1. Этот человек обнаруживает фактом своего думанья такое состояние сознания (это мы говорим, что это «состояние сознания»), которое «вводит» его в структуру сознания, называемую по нашей таксономии «рекурренцией».
2. Его рефлексия сама по себе (здесь ее знак: «Я думаю, что…») не имеет отношения к сознанию по содержанию и тем самым может считаться другим, одновременным с первым, состоянием сознания, которое
3. «вставляет» разные факты («Я иду по дороге», «дорога», «мое ощущение ветра» и т. д. — их число и число их комбинаций огромно) в структуру сознания, называемую «рекурренция», делая их этим фактами сознания, то есть тем, что сопричастно сознанию по содержанию [9] .
9
Виджнянавадинскую «сферу сознания» применительно к данному случаю можно было бы уподобить гигантскому депозиторию «кинокадров сознания», в котором всякий отдельный кадр является таким же фактом сознания, как целая пленка или как группа кадров из разных пленок.
4. Наше же наблюдение всего этого (и его описание здесь) есть прежде всего знак нашего знания о структуре сознания «рекурренция». Но это не обязательно значит, что сами мы находимся в этой структуре. Более точно было бы сказать, что мы знаем о ней как о содержании, которое определенным образом интерпретируется в смысле сознания. В данном случае образ интерпретации — «структура сознания», а определенный образ — структура сознания, называемая «рекурренцией». Тогда какие-то состояния сознания мы сможем рассматривать как то, что индуцирует такую интерпретацию (вернее то, что может ее индуцировать){«Интерпретация» в данном случае не может нами полагаться ни как спонтанный процесс (в смысле Уильяма Джемса), ни как реализация логического закона или правила (в смысле Э. Гуссерля) Скорее мы могли бы назвать ее «рабочим» результатом какого-то состояния сознания, говорить о котором более подробно мы не можем, пока мы сами здесь интерпретируем.}.
В понятии мифа эти две вещи — «структура сознания» и «интерпретация» оказываются настолько тесно связанными, что в принципе разделить их почти невозможно. Однако в конкретных случаях это оказывается возможным. Начиная с Платона, миф фигурирует в резкой и четкой оппозиции к «знанию» (может быть, даже имплицитно — к «исследованию»), являясь некоей целостностью (картиной, образом, ситуацией, сюжетом), не обладающей собственным (все равно сознательным или натуральным) бытием. Мы могли бы сказать (если бы на мгновенье предположили, что Платон и Ницше пользовались нашей терминологией), что гомеровский Зевс был для Платона мифом, а сократовский Эвдемон — структурой сознания. В то время как для Ницше оппозиция добра и зла была мифом, а оппозиция Аполлона и Диониса — структурой сознания. Но уже с начала XIX века миф начинает осознаваться в качестве более или менее стойкой конструкции сознания, которая должна изучаться как таковая, вне зависимости от ее отношения к действительному положению вещей (историческому, психологическому, биологическому и т. д.). Это логически (то есть в силу логики мышления исследователей) привело к трем (в возможности) основным типам понимания мифа:
I. Как универсалии сознания (психологической у Вундта, культурно-исторической — у Ницше и Фрейда, психогенетической — у Фрейда, психоисторической — у Эриксона и т. д.);
II. Как феномена природы, противопоставленного мышлению исследователя (Фрэзер, Леви-Брюль, Марр и т. д.);
III. Как особого способа (точнее — очень широкой группы способов) моделирования действительности, по существу снимающего (нейтрализирующего) оппозицию «исследователь — наблюдаемый объект», возвращающего миф к статуту универсалии сознания и делающего мифическую конструкцию более или менее аналогичной конструкции языковой (Уорф, Пайк, Леви-Стросс, Топоров и т. д.). Мы думаем, что в первом случае миф имплицитно сводится к состоянию сознания, во втором — к факту мышления. Третий же случай особенно интересен тем, что авторы, раскрывая миф как идеологическую конструкцию, не понимают, что они раскрывают его интерпретацию, ибо за всяким «мифом» стоит целый ряд интерпретаций, производимых не только исследователем мифа, но и самим мифом.
Миф живет в интерпретациях как некая неанализируемая целостность. Но его нельзя постулировать как структуру сознания (в том смысле, в каком мы говорили, что «рекурренция — это структура сознания», «человек смертен это структура сознания» и т. д.), на него можно только указать как на целостный факт (или как на факт целостности) [10] . Но для того чтобы стать фактом сознания, миф сначала должен быть фактом. «Всемирный потоп» может осознаваться как повторяющийся миллионы раз (в структуре сознания «рекурренция») либо как бывший (или — не бывший) один раз, но он будет интерпретироваться как фактуальное событие. «Человек смертен» (или «страдание» в буддизме «Малой Колесницы») фактуально, но не в своей событийности, ибо такого события нет, оно обладает лишь бытийностью сознания. Но «событие», будучи фактом сознания, может объективно находиться в структуре сознания или субъективно интерпретироваться в смысле этой структуры (как «потоп» — в смысле «рекурренции»). Тогда оно потеряет значение факта [11] . Но такого рода факт останется фактом всякий раз, когда он будет получать чисто психологическую интерпретацию [12] . То есть ему может и соответствовать определенная структура сознания, но он не окажется в ней.
10
Эта идея была впервые услышана одним из авторов от теоретика архитектуры Майкла Сиверцева. Он в одном из своих докладов утверждал, что мифы подобны некоторым «исходным» архитектурным и градостроительным планам, несводимым к составляющим их элементам, и невыводимым из них. Поэтому, заключал он, миф «не может быть частичным».
11
Как в буддийской философии факт твоей смерти перестает быть фактом, когда ты понял, открыл (то есть — вошел в структуру сознания), что «человек смертен». Этим ты «фактуально» стал бессмертным.
12
Мы думаем, впрочем, что то же самое можно сказать и о факте, получающем чисто логическую интерпретацию.
Символ в этом отношении (в отношении сознания) отличается от мифа прежде всего тем, что он — вещь, а не факт. Однако, как и миф, он останется только вещью (притом — совершенно конкретной), пока не будет интерпретирован в отношении определенной структуры (или состояния) сознания. Не вдаваясь в подробности понимания символа (о чем речь пойдет ниже), мы здесь лишь заметим, что символ логически не выводим ни из физически составляющих его элементов, ни из целого (если таковое есть), элементом которого ему случится быть. «Яйцо Брахмы», символизирующее бесконечную вставленность миров друг в друга, логически может быть интерпретировано в смысле «рекурренции» так же хорошо, как созданный Робертом Грейвзом образ (в одном из его детских стихотворений) мира, повторяющегося до бесконечности в одной из его деталей. Другой пример — два зеркала, отражающие друг друга. Но здесь важно не то, как «может» быть интерпретирована вещь, а как она на «самом деле» интерпретируется. И в этом отношении «Яйцо Брахмы» — символ «рекурренции», а два других образа — нет, ибо весь комплекс представлений об этом практически не почитавшемся боге древней Индии есть комплекс представлений о бесконечности циклов, образующих своего рода «замкнутое (в яйце) пространство времени», то есть «вещь, вне которой нет времени» (мы указываем на «яйцо» как на символ и постулируем «вещь, вне которой нет времени» как структуру сознания).
II. Введение в понимание символа
0. Знаковые дуализмы
Цель этой книги — истолкование символа в смысле сознания. Когда мы имеем дело с эвристическими категориями, привычными для общих семиотических и теоретико-лингвистических построений, то все эти категории так или иначе ориентированы на дуализм: знак — значение, знак — обозначаемое, символ — определенная содержательность, соответствующая данному символу и т. д. Но это — дуализм методологии. Без него, как способа или приема, невозможны никакие лингвистические или металингвистические описания. Но поскольку методологический план здесь нами устраняется полностью, мы будем рассматривать сам этот дуализм как некоторую изначально данную, никем не установленную и не вводимую содержательность. Мы можем ее квалифицировать как методологию только задним числом, когда не только проделана вся работа, но когда мы практически придем к выводу, что нам уже больше нечего делать с тем материалом, который у нас есть.