Символ веры
Шрифт:
Почувствовав ломоту в суставах, Комарин повернул к Анисиму торчащую из воды плешивую голову:
– Все… Отогрелись – и будя. Давай вылазить.
Дверь зимовья никак не поддавалась.
Уже с четверть часа Комарин и Белов, отбросав снег, пытались открыть дверь, но все попытки оказывались безрезультатными.
– Неужто изнутри заперто? – недоуменно проговорил Яшка, вытирая пот со лба. – Или мы такие слабые?
– Похоже, изнутри, – сказал Анисим, прислоняясь к бревнам стены. – А это что за царапины?
Яшка пригляделся, провел ладонью по глубоким бороздам на толстых досках, из которых была сколочена дверь, хмыкнул:
– Мишка, кажись, тут до нас побывал. Ишь, как старался…
– Че делать-то будем? – не глядя на товарища, спросил Белов.
Комарин вздохнул:
– Крышу придется разбирать.
Они долго возились, пока удалось снять несколько тесин с пологой крыши избушки; потом, напрягая ослабшие мышцы, с трудом сорвали с места тяжелое бревно, отдышались, сев прямо на снег, и лишь после этого Яшка заглянул внутрь. Оторвавшись от щели, он перекрестился с несвойственной ему набожностью и тихо проронил:
– Покойник.
Анисим тоже перекрестился.
Второе бревно вынули быстро. Комарин скользнул внутрь, отпер дверь, закрытую на тяжелый засов и выскочил на улицу.
Стараясь не шуметь, вместе они вошли в зимовье.
На полатях, запрокинув голову, задрав седую бороду и аккуратно сложив на груди иссохшие руки, лежал старик в белой полотняной рубахе до колен, в новых портах и онучах.
– В чистое обрядился, – уважительно заметил Яшка. – Давненько помер…
Спокойное, умиротворенное лицо старика, обставившего свою кончину с извечной народной простотой, придало уверенности беглецам.
Комарин вертел головой, оглядывая зимовье. Увидел на столе запыленную бутыль, лепешку рядом с ней и набитый чем-то кожаный мешочек, обрадовался.
– Вот дед! И помянуть чем оставил!
Подняв мешочек, Яшка взвесил его на ладони. Оторопел:
– Глянь, Аниська!
Жадно, задрожавшими вдруг руками, попытался развязать, но сыромятный ремешок ссохся, стал каменным. Яшка даже пустил в ход зубы.
– Золото! – плечи Комарина вдруг опали, как от великой усталости.
Анисим пальцем выковырнул из мешочка самородок величиной с ноготь, покрутил его равнодушно:
– Хлеба бы…
– Энто же золото! – возмущенно воскликнул Яшка. – Не понимаешь, что ли?! Мы на него не только хлеба, мы на него…
Анисим вздохнул:
– Сейчас-то чего с него толку?
– Ну, дурень! – суетился Комарин. – Теперь будем жить! Еще как будем жить!
– Не наше оно, золото, – досадуя на приятеля, напомнил Белов.
Опустившись на чурбан, Яшка Комарин наклонил голову и долго смотрел на Анисима:
– Ты в своем уме? Ты чего, впрямь думаешь, что покойничек золото на стол выложил просто так?
– Может, и не просто, – согласился Анисим, машинально потянул к себе кусок валяющейся рядом с высохшей лепешкой бересты, удивился, разглядев на ней какие-то знаки. – Глянь-ка, ты грамотный…
Комарин выхватил бересту, вгляделся:
– Буквы! Старик, значит, написал… – и медленно, почти по слогам, стал разбирать: – «Люди добрые… Сегодня помру… Похороните как следоват… Припасы в ларе… Ермил…» Вот! – закричал Яшка. – А ты говоришь «не наше»! Все наше! Ермил обо всем позаботился, оставил все добрым людям! То бишь нам с тобой, Аниська!
Не торопясь, они хлебнули из четверти, закусили промерзшей лепешкой и вышли из избы. Топором, найденным в зимовье, нарубили сухих сосенок, расчистив от снега площадку, разожгли широкий костер. Твердо решили: деда Ермила по-христиански положат в землю. Пусть пока мерзлота оттаивает.
– Гроб бы сколотить… Только из чего? – оглядываясь по сторонам, проговорил Белов.
Комарин раздумчиво протянул:
– Не может быть, чтобы такой хозяйственный мужик, как наш дед Ермил, и о таком деле не подумал… Не поверю, быть того не может!
Они обошли зимовье и под снегом, наметанным к задней стене, действительно отыскали покоящийся на поленнице дров выдолбленный из кедрового ствола гроб.
– Ишь, экую домовину дед Ермил сработал! – одобрительно присвистнул Комарин и, почесав затылок, с сомнением в голосе спросил: – Дотянем ли?
– Дотянем, – кивнул Анисим, приподнимая широкий конец домовины.
Кое-как они втиснули гроб в зимовье, бережно уложили в него негнущееся тело старика, сходили за крышкой. Анисим взял медный чайник, стоящий на печке, пошел к реке, а Комарин принялся за детальный осмотр избы.
Когда Анисим, вскипятив на жарко пылающем костре воду, вернулся, Яшка с довольным видом сообщил:
– Живем, Аниська! Жратвы хватит! Два ружья имеется, припас к ним! Сетешка! До весны проживем… На, завари.
Белов взял пахучие ломкие смородиновые листья и бросил их в чайник. В зимовье сразу запахло летом.
Грея руки о берестяную кружку, неторопливо прихлебывая душистый напиток, Анисим посматривал на приятеля. Потом все-таки поинтересовался:
– Ты че про весну-то разговор завел? Здесь, что ли, оставаться решил?
– Не могет быть, чтоб дед в энтой глуши за просто так жил, – почесал плешивую голову Комарин. – Золотишко-то где-то неподалеку мыл. Старый же, далеко ходить тяжело было.
– А нам этого не хватит? – Анисим кивнул в сторону мешочка с песком и самородками.
Комарин сокрушенно покачал головой:
– Ох, и дурень ты. Золото, оно такое. Сколько ни есть, все мало. Такой фарт, и упустить! Ладно, айда могилу рыть.
Анисим пожал плечами, подхватил заступ и вышел следом за Яшкой.