Символ Веры
Шрифт:
Гильермо поднял одну из своих плашек и покрутил ее, показывая, что символы на обеих сторонах разнятся.
– То есть каждая фигура имеет alter ego, вторую ипостась, скрытую до времени?
– Да, так и есть.
– То есть...
– кардинал в задумчивости погладил подбородок.
– Следует одновременно держать в уме обстановку на доске, взятые противником фигуры и возможные превращения на «полосе»?
– Именно так!
– подтвердил монах.
– Мой соперник говорит ...
– Соперник?..
– с непонятным выражением протянул Морхауз.
– Да,
– смутился Гильермо.
– Я нашел описание этой игры в одном старом журнале, немецком. Написал в редакцию, там неожиданно ответили и даже подсказали, как найти партнера и сыграть по переписке. Есть игрок, в Японии, мы списываемся и так разыгрываем партию. Обычно получается один ход в две-три недели. Но мы никуда не торопимся. Я отправляю и получаю почту в городке, что по дороге дальше к северу, он называется...
– Я знаю, как он именуется.
– Да, простите, - Гильермо виновато улыбнулся.
– Простите.
– Переписка с неизвестным японцем, - критически заметил Морхауз.
– Может быть даже буддистом? Или... женщиной?
– Я не знаю, - еще более виновато сутулился Гильермо, проклиная ту минуту, когда решился признаться в своем скромном увлечении.
– Мы только обмениваемся записями ходов...
– Так или иначе, - неожиданно сказал кардинал, улыбнувшись чуть-чуть дружелюбнее.
– Переписка не есть прегрешение пред Богом или проступок пред Церковью. А в этой игре я не вижу пагубного азарта, который способен привести к дурным последствиям. Успокойтесь, брат, я не считаю ваше увлечение чем-то недостойным и не стану вас порицать. Более того, слово Господне сейчас проникает в самые дальние уголки мира, и в той же Японии премьер-министр - католик. Как знать, быть может и ваша невинная игра приближает какую-нибудь заблудшую душу к свету истинной веры.
– Спаси... бо, - с искренней радостью выдохнул монах, запнувшись от избытка чувств. С его плеч словно гора свалилась.
Кардинал встал и, наконец, скинул пелерину, оставшись в дорожной сутане из тонкой шерсти, окрашенной в темно-фиолетовый, почти черный цвет.
– Интересная игра, - задумчиво поразмышлял вслух Морхауз, приглаживая встопорщенные волосы над ушами. Теперь он чуть меньше напоминал сердитую сову.
– Она чем-то похожа на сражение... Хотя нет. Даже не поле боя.
Кардинал прищелкнул пальцами, словно пришпилив мысль громким звуком, не дав ей сбежать.
– Твоя фигура всегда может сыграть против тебя, там и тогда, когда этого захочет противник. Но и ты сам решаешь, убрать ли его фигуру в небытие или со временем использовать в своих целях. А то, что на виду и кажется очевидным, всегда имеет оборотную сторону и готово открыть ее в любой момент. Знаете, Леон...
Морхауз улыбнулся. На этот раз почти тепло, почти радушно. Почти совсем искренне.
– Если бы вы не находились на своем месте, а были, скажем, моим э-э-э ... оппонентом в некоторых... сугубо богословских спорах, я бы, пожалуй, испугался ad extra, то есть до крайности. Человек, который играет в такую игру - должен быть весьма опасным противником. Игра дипломата, интригана...
Морхауз
– Убийцы, наконец.
– Suum cuique, - ответил Гильермо, которому с одной стороны стало радостно из-за того, что гроза вроде прошла, а с другой - было немного обидно из-за того, что кардинал расшифровывает простейшие латинские обороты, словно недоучке какому.
– Каждому свое.
– Отнюдь, - коротко отрезал Морхауз.
– Более точный перевод - «каждому по заслугам». Что, впрочем, весьма справедливо в нашем случае, так что благодарю за точную формулировку.
Гильермо не ответил, четко уяснив для себя, что в разговоре с кардиналом не стоит обманываться сиюсекундными переменами в его настроении. Он лишь склонил голову ниже, стараясь уподобиться раскаявшемуся грешнику.
– Не обращайте внимания, брат, - вымолвил Морхауз.
– Иногда я бываю... чрезмерно резок и не сдержан. К сожалению, мне приходится видеть слишком много глупых и жестоких людей, с которыми приходится разговаривать на понятном им языке. Это ожесточает, поневоле. Теперь же вернемся к нашим насущным заботам.
Кардинал осторожно - по-настоящему аккуратно, стараясь не стронуть плашки - передвинул доску сеги подальше, на противоположный угол стола. Достал откуда-то из-под стола и поставил на гладкие черные доски два странных горшка.
Гильермо вспомнил, что под столом укрывался дорожный саквояж Морхауза. Видимо оттуда кардинал и достал горшки. Были они довольно странные - гладко-коричневые, глазированные, словно сплющенные сверху. Под глубоко утопленными крышками побрякивало, как будто внутри пересыпались мелкие камни.
– Я вижу, сложные восточные игры вам не в новинку. Это хорошо. Мы вернемся к вашим японским шахматам, но как-нибудь в другой раз. А теперь приобщимся к иному занятию, ab origine, с азов. Вы показали мне игру ассассина и разведчика. А я научу вас го. Это игра стратегов. Людей, которые меняют себя и мир.
Кардинал достал и разложил довольно большую деревянную доску, расчерченную клетками. Отчасти игровое поле было похоже на то, что использовалась для сеги, только не прямоугольное, а квадратное. Доска даже на беглый взгляд казалась очень дорогой - полированная, переливающаяся перламутровыми отблесками благородного дерева, покрытая тонким слоем идеально прозрачного лака.
– Забавно, что в одном месте и в одно время сошлись два человека со столь экзотическими увлечениями, - сообщил Морхауз.
– Истинно говорю, это промысел Божий и грешно было бы ему противиться. Правила го крайне просты, однако вы увидите, что эта игра неисчерпаема, как любовь Господня.
– Боюсь, я не сумею, - растерянно проговорил Гильермо, нервно хрустя суставами, будто ломал пальцы.
– Я плохо познаю новое и бываю рассеян.
– Gutta cavat lapidem, капля долбит камень, - обнадежил его кардинал, и в тоне князя монах ясно прочитал отнюдь не просьбу.
– Мне крайне трудно найти достойного партнера и думаю, что вы сможете стать сильным ...