Символизм как миропонимание (сборник)
Шрифт:
Белый-теоретик, который вдруг, говоря словами пушкинского Сальери, доверил «алгеброй гармонию», кажется многим странным и, непонятным. Зачем поэту, пишущему о формах искусства, обращаться к категории «плотности энергии», введенной в науку физиком Умовым? Зачем, давая определение символа, проводить параллель с химическим синтезом? Зачем вычерчивать схемы, таблицы, писать математические формулы, когда речь идет о поэзии, философии, религии?
Бердяев наставлял Белого: «Думается мне, что Вам следует начать писать откровенно мистические трактаты. Ведь и “Эмблематика смысла” на три четверти мистический трактат, но не выдержанный по стилю ввиду Вашей слабости к “научности”» [24] . В «не выдержанном» в мистическом духе трактате Белый между тем настойчиво проводил мысль, что «идеологией символизма должна быть широкая идеология» и тогда «символизм как миросозерцание возможен».
24
Бердяев Н. А.
Тогда-то и рождается на свет мнение о «разных», «несовместимых» Белых, делаются попытки «развести» «химика» и поэта: «Есть гений художника Андрея Белого и есть размахайка кристаллографа Андрея Белого…» [25] В сущности, созданный М. И. Цветаевой поэтический образ писателя, который «разорвался — навек», отразил не только ее субъективные впечатления, но и общее восприятие личности и судьбы Андрея Белого современниками. Разорванность натуры, «маски», несводимые к единому целому противоречивые черты характера, «раздвоение, расщепленность, расплесканность» (Г. Шпет), «незавершенность» внутреннего мира, его «шаткость» (Ф. Степун), несколько «острых углов, из которых складывается причудливый облик» (Е. Замятин), «смесь магистра с фокусником» (М. Волошин) — с такими и подобными им оценками сталкиваешься в большинстве мемуарных зарисовок, воссоздающих интеллектуальный портрет Белого. В резкой форме отрицал целостность характера и единство устремлений Белого Бердяев, который писал: «У этой очень яркой индивидуальности твердое ядро личности было утеряно, происходила диссоциация личности в самом его художественном творчестве. Это, между прочим, выражалось в его страшной неверности, в его склонности к предательству» [26] .
25
Шпет Г. Г. Соч. С. 371.
26
Бердяев Н. А. Самопознание. С. 194.
Может быть, только в мемуарах вдовы Белого К. Н. Бугаевой (частично опубликованных) чувствуется попытка противопоставить канонизированному образу «разорванного» и «раздираемого» Бугаева-Белого теории «двух Белых» взгляд на писателя и философа как на гармоничную личность. Размышляя о Белом — поэте, теоретике, человеке, она пишет: «Это совсем разные, на первый взгляд, облики. Но странным образом они тесно связаны между собой, переплетены; они почти обусловливают друг друга. Точно живой закон сохранения энергии» [27] . Для характеристики единства и гармонии духовного мира Белого Клавдия Николаевна выбрала определение, близкое его собственной эстетике и «музыкальному» миропониманию: контрапункт. Именно этот термин употребил Белый, характеризуя в безуспешном споре с «толкователями» свое философское «я»: «… самое мое мировоззрение — проблема контрапункта, диалектики энного рода методических оправ в круге целого…» [28] Осознание неслиянности, но и нераздельности разных мелодий души, переплетения многих тем единого симфонического произведения — жизни художника — вот, кажется, истинный ключ к постижению феномена Белого.
27
Бугаева К. Н. Печаль чрезмерного знания. Из воспоминаний об Андрее Белом // Советский музей. 1991. № 2. С. 40.
28
Белый А. На рубеже двух столетий. С. 196.
В книге «Начало века» Белый иронически пишет о том, как его воспринимали современники: «… появляются оспаривающие друг друга “Белые” — в Белом: компания их: мистик, кантианец, поэт, стиховед, оккультист, скептик, индивидуалист, коллективист, анархист и социалист таким выгляжу я извне…» [29] А на самом же деле «двухголовое существо» — Белый и «студент-естественник» — это, по словам самого поэта, аллегория: «Была одна голова, озабоченная проблемой увязки стремлений в картине проекций, строящих пространственную фигуру по законам логики, а не мистики; вставала проблема, как такая фигура возможна; именно: как возможно скрестить науку, искусство, философию в цельное мировоззрение…» [30]
29
Белый А. Начало века. С. 534.
30
Там же. С. 539.
Культура, трактуемая как «деятельность сохранения и роста жизненных сил личности и расы путем развития этих сил в творческом преобразовании действительности»,
Первая книга должна была, по замыслу автора, «указать лишь вехи для будущей системы символизма…». Все конкретное, образное, афористическое, раскрывающее и иллюстрирующее теоретические установки «Символизма» Белый отбирал для книги «Арабески». «Луг зеленый» всецело посвящался вопросам русской культуры.
Как признавался впоследствии Белый, наибольшие сомнения у него вызывала первая книга: «… я не раз колебался: стоит ли выпускать эту рыхлую, неуклюжую книжищу…» [31] Борьба за сохранение школы символизма, переживавшей кризис (достаточно вспомнить о закрытии в 1909 году журналов «Весы» и «Золотое руно»), попытки объединить творческие силы направления вокруг нового издательства «Мусагет», возглавленного Э. К. Метнером, особая настойчивость редактора — все подталкивало Белого к спешной публикации собрания статей, посвященных общим проблемам символизма. Но написанные в разные годы и несшие на себе печать пережитых в свое время философских влияний (Шопенгауэра, Вундта и Геффдинга, неокантианских трактатов), прежние работы уже не удовлетворяли поэта-исследователя — они не могли отразить в обобщенной форме теории символизма. «… Очерк теории символизма мне виделся ясно; если бы были возможности мне затвориться на несколько месяцев, я предпочел бы готовить к печати заново написанный труд, опуская эскизы к нему (материал статей, с которым во многом я был уже не согласен)» [32] , — признавался Белый много лет спустя.
31
Белый А. Между двух революций. М., 1990. С. 335.
32
Белый А. Между двух революций. С. 335.
Но возможности «затвориться» и писать специальное исследование по теории символизма судьба поэту не предоставила. С ужасом видя «осколки» системы — разбитого здания, воздвигнутого в сознании, Белый предпринимает отчаянные попытки «хоть собрать кое-что из идеологических лозунгов в связном виде…» и вдогонку уже набираемому в типографии «Символизму» пишет в течение десяти дней трактат «Эмблематика смысла» — «черновик предисловия к будущей системе, в котором ответственнейшие места испорчены невнятицей только спешного изложения, а не невнятицей мысли…» — как он сам расценивал данное произведение. Не успев закончить центральную статью «Символизма», Белый принимается за комментарий к данной книге, «вписывая в него эмбрионы ряда статей» и уповая на «возможность спокойно заработать над “теорией символизма” в будущем».
Белого не покидало чувство, что слишком часто в жертву тактике литературной борьбы, задачам дня, журнальной полемике ему приходилось приносить собственные теоретические интересы. Он сравнивал свои статьи с тугими колбасами, набитыми двумя начинками: начинкою «темы дня» и кусочками мыслей о символизме — эти последние всегда «контрабанда». «Три года упорной журналистики вдребезги разбили выношенную в сознании систему символизма; и “65” статей — дребезги этой недонесенной до записи, передо мной стоящей системы», — с болью в сердце резюмировал автор «Символизма», «Арабесок» и «Луга зеленого».
Среди блестящих, всегда афористических, но не всегда справедливых оценок, которые выплеснул на страничке своих воспоминаний о Белом Вадим Шершеневич, находим одно, может быть, наиболее точно (речь, конечно, идет о «точности» поэтической) передающее трагедийный смысл судьбы Белого как теоретика: «Белый мог бы стать капиталистом разума. Он намеренно превращал себя в кустаря рассуждений» [33] .
Между тем нельзя не признать вслед за Белым, что «из сложения контрабандных кусочков» выявляется кое-что из не написанной им системы.
33
Мой век, мои друзья и подруги: Воспоминания Мариенгофа, Шершеневича, Грузинова. М., 1990. С. 450.
«Последняя цель культуры — пересоздание человечества; в этой последней цели встречается культура с последними целями искусства и морали; культура превращает теоретические проблемы в проблемы практические; она заставляет рассматривать продукты человеческого прогресса как ценности; самую жизнь превращает она в материал, из которого творчество кует ценность» — эти положения, сформулированные Белым в очерке «Проблема культуры», вошедшем в первую книгу трехтомника — «Символизм», легли в основу многих его работ. Перенесение центра внимания на личность — свободную, творческую, героическую, на «внутреннее освещение человеческого прогресса» приводит Белого к переоценке самого понятия о прогрессе.