Синдикат
Шрифт:
Комиссара передернуло. Услышать подобное выражение в собственном кабинете, да еще и от подчиненного... Шел 1939 год, и школьники пока еще не употребляли слово «fuck» за обеденным столом. В это тихое и пристойное время подобное повергало большинство людей в шок.
– Каким же образом? – спросил он, беря себя в руки ради сохранения собственного достоинства.
– Первое – я кого-то убил, а я не собирался убивать кого бы то ни было вчера после обеда. Возьмем того парнишку. Оказывается, никто не имеет к нему ну никакого отношения... Парни Нитти сказали,
Улыбка тут же исчезла: ее место заняла прямая жесткая линия поджатых губ.
– Понимаю, – сказал комиссар. – Ну что ж, в другой раз будете осмотрительнее, не таким самоуверенным.
– Правильно. Я помог кое-что прикрыть, и это может принести мне деньги и продвижение по службе. Но недавно я решил, что есть грань, которую я больше не переступлю. А Миллер и Лэнг заставили меня вчера ее нарушить.
– Вы говорили, что...
– Что?
– Вы сказали о двух моментах, беспокоящих вас. Какой второй?
– А-а. – Я улыбнулся. – Нитти. Мы вчера поднялись туда, чтобы его убить. Я об этом не знал, но мы туда пришли именно за этим. А он нас всех обдурил. Он не умер. Сейчас он в госпитале, и похоже на то, что он выкарабкается.
Нитти поместили в госпиталь при тюрьме Брайдвел, но его тесть, доктор Гаэтано Ронга, перевез его в госпиталь на Джефферсон-парк, где он работал терапевтом. Ронга уже сделал заявление, что Нитти выживет, чем пресек непредвиденные осложнения.
Комиссар встал – он оказался не больно-то высоким.
– Ваши голословные утверждения беспочвенны. Считалось, что по этому адресу на Уэкер-Ла-Саль находится штаб-квартира банды Капоне, во главе которой сейчас стоит Фрэнк Нитти.
– Там была только комната с телеграфом.
– Нелегальный азартный притон, да. И в ходе вашего рейда Фрэнк Нитти применил оружие. Я почувствовал, что начинаю закипать.
– Это все сказки.
– А вот это держите при себе, – заметил комиссар дрожащим голосом. Что это? Гнев? Похоже, страх.
– Ладно, – согласился я.
Я повернулся и пошел к двери.
– Вы что-то забыли.
Я оглянулся: комиссар показал на значок, который я положил ему на стол.
– Нет, не забыл, – отрезал я и вышел.
– Да что тебя беспокоит? – допытывался Барни. – То, что убил какого-то невинного парнишку?
Я отхлебнул пива:
– Кто может утверждать, что он невинный? Это неважно. Видишь ли, я ношу эту проклятую штуку, – тут я похлопал себя под рукой, где была моя пушка, – которой отец вышиб себе мозги. Всякий раз, когда вынимаю ее из упряжки, то вспоминаю об этом и не могу беззаботно ею пользоваться. И тем не менее вчера я применил ее.
– Да, – с понимающим видом сказал он. – Не можешь ты делать это с легким сердцем.
– Вот именно, – улыбнулся я.
– И
– В свои апартаменты. Куда же еще?
– Да нет, я имею в виду, чем ты теперь займешься?
– У меня есть только одно занятие – быть полицейским...
Миллион раз мы с Барни толковали об этом: как только уйду из полиции, сразу же открою собственное агентство. Об этом я говорил еще с одним моим другом, Элиотом. Тот одобрил, сказав, что поможет наладить бизнес. Но мне это всегда казалось несбыточной мечтой.
Барни поднялся и, весело улыбнувшись, поманил меня пальцем.
– Пойдем-ка со мной.
Я, не торопясь, допивал свое пиво, не желая никуда идти.
Ухватив меня за рукав, он тянул до тех пор, пока я не поднялся и не пошел за ним через весь зал на улицу, где снег перестал валить, а город притих. Между этим заведением и следующей дверью в ломбард была еще одна дверь. Найдя ключи, Барни открыл дверь. По узкой лестнице мы поднялись на четвертый этаж его дома. Тут находились несколько небольших контор, по большей части импорт-экспорт, несколько недорогих врачей и юристов. Ничего интересного... Деревянные полы, деревянные стены, двери из матового стекла.
В конце холла этаж заканчивался тупиковой дверью, на которой не было таблички с именем. Барни снова нырнул за ключами и открыл дверь.
Я вошел за ним.
Это была довольно большая контора почти без мебели, кремовые стены, поцарапанный дубовый стол у окна; кушетка, обитая коричневой кожей и местами заклеенная лентой того же цвета, несколько стульев с прямыми спинками и один, немножко поудобнее, перед столом. Прямо за окнами проходила подземка – типичный пейзаж Чикаго.
Я провел пальцем по столешнице. Пыльная.
– Тряпку, пыль стереть, сможешь найти?
– Что ты имеешь в виду?
– Да ладно, это теперь твоя контора. Держи грязной, если нравится.
– Моя контора?
– Ну да.
– Не шути надо мной, Барни! А сколько надо платить?
– Для тебя – нисколько.
– Нисколько?
– Почти. Ты будешь тут жить. Мне нужен ночной сторож. Если тебя здесь когда-нибудь ночью не будет, позвони только, и я тебя кем-нибудь заменю.
– Жить здесь?
– Я поставлю тебе раскладную кровать. Он открыл дверь уборной, и я с удовольствием обнаружил, что, кроме унитаза, там установлена и раковина.
– Не у всех контор есть удобства, – объяснил он, – но эта была в пользовании юриста, а юристам надо все время мыть руки.
Я огляделся – неяркая в общем-то комната выглядела прекрасно.
– Не знаю, что и сказать, Барни...
– Скажи, что согласен. Так вот, утром, если захочешь принять душ, пройдешься до «Моррисона».
В отеле «Моррисон» жил Барни. Там были устроены номера для путешествующих клиентов, которые, приезжая в город на день, могли освежиться и отдохнуть – гостиные, душевые кабины, комнаты для тренировок... Одну из них с разрешения администрации отеля превратили в некое подобие мини-гимнастического зала для Барни.