Синдром Дездемоны
Шрифт:
Голова у Альки шла кругом.
Ну и отпуск, подумала она. Самый яркий и запоминающийся отпуск за всю ее жизнь! Думала, будет целый месяц скучать под тоскливый аккомпанемент мартовской капели. А оказалось…
Повесив трубку, она долго сидела в тишине, прислушиваясь к тихому дыханию заснувшего на незастеленном диване брата. В окно стучали капли – то ли снег, то ли дождь, и ветер тихонько завывал, раскачивая голые ветки деревьев. В тусклом свете вечерних фонарей эти деревья казались какими-то загадочными, сказочными существами, заколдованными посланниками мрака…
Все будет хорошо, напомнила себе Алька. Главное – успеть до конца недели отыскать нужную сумму денег. Главное – спасти Палыча, а уж с ребенком она как-нибудь справится… Подумаешь – ребенок!
– Ничего, Тихон Андреич,
Называл ее все время неправильно – то Ладой, то Адой, то Аней, а имя Лана все никак не хотело приживаться в его памяти. Тихон злился, а няня с необычным именем реагировала спокойно, даже когда поправляла его в сто двадцать девятый раз. Нервы у нее были просто железные. И неудивительно – с обычными человеческими нервами на такой работе человек бы просто не выдержал!
В первый же вечер совместного проживания Тихон с няней заключили пакт о ненападении и поделили территорию. Няне досталась лучшая половина квартиры – гостиная и бывшая супружеская спальня с огромной кроватью, на которой она разместилась с ребенком. Кровать была настолько большой, что при желании на ней можно было разместить еще пару-тройку таких вот нянь и дюжину младенцев. Покупать детскую кроватку Тихон наотрез отказался, мотивировав свой отказ тем, что ребенок находится в квартире временно. Тихону же досталась половина квартиры, практически непригодная для жизни, – две комнаты, в которых шел ремонт. Одна из них по окончании ремонта должна была превратиться в его личный кабинет с кожаной мебелью, письменным столом и кучей оргтехники, другая – в комнату для гостей с широким диваном, телевизором и шкафом для одежды. Пока же ничего этого не было – ни дивана, ни телевизора, ни оргтехники, ни шкафа. А были только одни голые, ободранные стены, от которых каждый звук отражался гулким эхом, и две раскладушки, на которых иногда ночевали задержавшиеся допоздна в квартире рабочие. Вместо телевизора – оконный проем и затянувшийся до бесконечности сериал под названием «Серое небо». «Серое небо» менялось в зависимости от времени суток на черное, голубое или розовое, в остальном же не было никакого разнообразия.
Тихон скрепя сердце терпел все эти неудобства, надеясь от всей души на то, что рано или поздно рабочие поимеют совесть и закончат наконец ремонт, который длился уже без малого пять месяцев. Рабочие – это была отдельная грустная песня, и Тихон, у которого с появлением в квартире ребенка и без того нервы были на пределе, старался поменьше обращать внимание на их отлучки и неявки, справедливо рассудив, что толку от этого не будет никакого.
Территория, на которой проживала няня с ребенком, и территория, на которой поздним вечером и ночью обитал Тихон, а днем – полупьяные работяги, были отделены друг от друга большим холлом и кухней, что делало совместное существование если не приятным, то по крайней мере возможным. Одна беда – ванная и туалет были общими. Иногда, входя туда по утрам, полусонный, взъерошенный, с ломящими от непривычки спать на раскладушке боками Тихон натыкался либо на запертую дверь, либо на младенца в компании давно уже бодренькой няни, обмывающей ему попу. В розовых, мокрых и щуплых ягодицах ребенка отражался свет потолочной лампы, на лице няни сияла улыбка, недвусмысленно намекающая на то, что нет в жизни большего счастья, чем отмывать по утрам эту розовую блестящую попу от какашек. От этого зрелища к горлу подступала тошнота, и общее состояние и без того расстроенного здоровья Тихона резко ухудшалось. Няня, увидев в ванной Тихона, заливалась радостным улюлюканьем:
– Это кто к нам пришел? Это папочка к нам пришел! Да! Папочка! А ну-ка, Юленька, давай поздороваемся с папочкой! Ну-ка, давай скажем папочке: привет, папочка!..
Папочка сверкал злобными глазами из-под насупленных бровей и уходил на кухню пить гадкий растворимый кофе. Она и в самом деле была какой-то странной, эта няня, полагавшая, что новорожденный ребенок по ее просьбе способен вдруг заговорить, начать здороваться с «папочкой»…
Или, может быть, это она так шутит?..
В любом случае от слова «папочка» Тихона передергивало. Кофе казался
А хуже всего было в выходные. В выходные было вообще ужасно. Тихон старался поменьше времени проводить дома. То заседал на работе, поражая своим рвением подчиненных, то торчал у приятелей, ходил с ними в боулинг и бильярдную, а однажды даже от тоски поперся в Большой театр и два с лишним часа смотрел балет, к которому был более чем равнодушен и в котором разбирался примерно так же, как в письменности древних протоиндийских племен. Раньше Тихон и не подозревал даже о том, что выходные дни в отличие от дней рабочих имеют гораздо более длительную временную протяженность! Если понедельник, вторник или какая-нибудь среда вполне комфортно умещались в отведенных природой двадцати четырех часах, то суббота с воскресеньем, как казалось Тихону, тянулись часов сто. Или, может быть, двести.
Когда жены приятелей начинали недвусмысленно намекать на то, что гостям надоели хозяева, когда от бесконечного катания шаров перед глазами начинали уже летать мушки, приходилось идти домой. Отсиживаться до ночи на кухне или плескаться в ванной, которую, кстати, теперь «ни в коем случае нельзя!» было занимать надолго, Тихон не мог, поэтому приходилось, робко постучав в дверь когда-то любимой гостиной, заходить внутрь. И тут начинались «вечерние свистопляски», как называл про себя Тихон эти ежевечерние по выходным дням посиделки в кругу «семьи».
Если ребенок спал – это было настоящее счастье. Убавив до минимума громкость на телевизоре, Тихон, с удовольствием расположившись в уютном, мягком кресле, вытянув на пушистом ковре уставшие босые ноги, успевал посмотреть новости, а если уж совсем повезет – половину футбольного матча или пару-тройку раундов боксерского поединка. Но такое случалось крайне редко, гораздо чаще новости срочно прерывались ревом из-за закрытой двери, улюлюканьем няни и последующим «явлением» неразлучной компании. Ненавистное слово «папочка» взрывалось в воздухе водородной бомбой, младенец водружался к папочке на колени – «на минуточку, только на минуточку! Тихон Андреич, ну вы только посмотрите, какая она очаровательная! Какая замечательная девочка наша Юленька! Какие крошечные у нее ручки! А ножки! А пальчики! Да вы только посмотрите, Тихон Андреич!..»
Крошечные ручки были похожи на лягушачьи лапки и вызывали в душе содрогание. От созерцания крошечных пальчиков Тихон впадал в настоящую панику: не может, ну не может у человека быть таких маленьких пальцев! Этот ребенок просто больной, недоношенный, он родился наверняка месяцев на пять раньше срока! Тихон не находил Юленьку, которую продолжал упорно именовать «ребенком», ни очаровательной, ни замечательной, ни вообще какой бы то ни было. А няньку в такие моменты ему вообще хотелось уволить. Уволить к чертям, чтобы впредь неповадно было заниматься тем, о чем ее никто не просит! Разве просил он ее заниматься «пробуждением» его отцовских чувств, разве за это платил он ей деньги? Хотелось не только уволить ее, но еще и ударить. Но няня, видимо, обладала каким-то звериным инстинктом самосохранения, потому что именно в тот момент, когда доведенный до отчаяния Тихон намеревался ударить ее или уволить, она забирала у него с коленей ребенка и, что-то там про себя напевая, уходила с ним обратно в спальню или тащила его на кухню. А вернувшись, больше уже не клала на колени к «папочке», за что Тихон готов был ей ноги целовать.
Только однажды она не успела сделать этого вовремя. Ребенок уже лежал на коленях у Тихона какое-то невероятное количество времени – минуту, а то и больше! Терпение Тихона было на исходе, и он уже набрал воздуха в легкие для того, чтобы сообщить няньке о ее увольнении. Вдохнул – и выдохнул, не сумев сказать ни слова, потому что вдруг почувствовал, как подозрительное тепло разливается у него в области живота и течет дальше по направлению к коленям.
Ребенок описался у него на руках!..
Тихон даже выругаться не смог! Он сидел, хватал ртом воздух и думал о том, что нужно, наверное, поскорее подыскать и снять отдельную квартиру для няни с ребенком, что дальше так продолжаться не может, что совсем скоро он или сойдет с ума, или покончит с собой, а если не с собой, то с кем-то из этих двоих покончит – это уж точно…