Синдром Феникса
Шрифт:
Одутловатов, ответив на приветствие бомжа, остановился, опершись на палку:
— Сидишь? — спросил он.
— Сижу.
— Все равно ничего не высидишь. Я вот сколько лет мучаюсь. Я ведь дважды инвалид: с детства нога покалеченная, а потом радиации нахватался в зоне бедствия, сам понимаешь, о чем речь. Мне должны две пенсии платить, если честно. Так докажи им!
И старик пустился подробно рассказывать бомжу о своих мытарствах. Тот слушал внимательно, с интересом, не все понимая, но всему сочувствуя.
Тут
— Ты еще тут? Душа же горит!
— Иду, иду! — отозвался Одутловатов.
И поковылял по улице.
А Юрий приблизился к бомжу и задал тот же вопрос, что и дядя:
— Сидишь?
— Сижу.
— Нечего тут рассиживать! Тут местные люди живут, а ты кто?
Показалась Татьяна с пустой тележкой.
— Привет, Тань! — махнул ей рукой Юрий. — Это что за личность?
— Не знаю, — сказала Татьяна, заходя в калитку.
Юрий, постояв немного, тоже ушел. Ему бы и хотелось поссориться с пришельцем, но для этого нужно видеть энергию отпора, сопротивления, а у бомжа ни отпора, ни сопротивления не наблюдалось.
Толик проснулся и улетучился, не убрав постели.
Костя спал, уронив голову на стол. На мониторе застыла картинка. Татьяна взяла сына под мышки, повела к постели, тот упал. Оглядев картинку, Татьяна нажала на клавишу, и картинка ожила — застрекотали выстрелы, повалились враги, полилась кровь. Татьяна испугалась и выключила компьютер.
Вечером семья ужинала, и Костя, только что приехавший на своем велосипеде с дальних прудов, спросил:
— Мам, а че за мужик там у забора сидит? Весь день сидит!
— Да бомж какой-то. Нищий.
— Шугануть его?
— Ну, шугани, — разрешила Татьяна. — Только культурно.
— Это мы можем! — выскочил Костя из-за стола.
Толик, естественно, помчался за ним.
Костя подбежал к человеку и строго спросил:
— Мужик, ты че сидишь тут? Давай иди отсюда!
— Куда?
— А куда хочешь!
— Я никуда не хочу, — улыбнулся бомж.
— Ага, культурно не понимаешь?! — завелся Костя. — Сейчас будет некультурно!
Толик подобрал с земли палку и подал ее Косте. Тот схватил ее и крикнул:
— Считаю до трех!
Но Татьяна, вышедшая из калитки, осекла его:
— Э, э, орел! Брось палку!
— А он слов не понимает!
— Ладно, идите в дом, остынет все! И так целый день шалаетесь не евши! Идите, я сказала!
Толик и Костя, лишенные развлечения, неохотно пошли к дому: не слушаться мать они опасались. За ней не задержится и по затылку треснуть.
— Ну? И что будем делать? — спросила Татьяна. — Чего ты пристал ко мне, чего ты от меня хочешь?
— Есть хочу, — ответил бомж.
— Ага, конечно!
Татьяна подумала.
— А если вынесу тебе поесть — уйдешь?
— Почему? — не понял бомж.
— Потому, что ты тут не нужен
— Почему?
— Он еще спрашивает! Ну, тогда извини! У меня терпение не безграничное, особенно на мужчин! — Татьяна достала старомодный мобильный телефон, нажала на кнопки. — Здравствуйте! Милиция? Тут человек, он хулиганит! Пристал ко мне и не уходит. Не напал, но может. А? Нет, я что, должна ждать, что ли? Вы тоже совесть имейте! Я не кричу, а… Да не знаю я, кто у нас участковый, я в глаза его не видала сроду! А? Садовая, тринадцать. Татьяна Лаврина. Вам-то какая разница? Ну, тридцать пять. А что, к пожилым не приезжаете?.. У вас тоже голос молодой. Двадцать пять? Я где-то так и думала… Мы что, об этом будем говорить вообще? Спасибо, жду.
Татьяна отключилась и сказала бомжу:
— Слышал? Я тебе по-человечески советую — лучше уйди. Понял?
Но бомж остался сидеть, словно не осознал опасности.
Через полчаса к дому Татьяны подъехал милицейский “воронок”.
Из него вышли двое: лейтенант Харченко и сержант Лупеткин. Оба молоды, Харченко высок, строен, обаятелен, что среди милиционеров тоже встречается, а Лупеткин коренаст и неказист; в силу внешних данных и звания он зато был больше предан службе.
Татьяна встретила милиционеров. Харченко осмотрел ее с преувеличенным удивлением:
— Это вы звонили?
— Я.
— Вы говорили — вам тридцать пять. Я бы и тридцати не дал!
— Спасибо, — сказала Татьяна, не принимая игривого тона, и напомнила о деле:
— Вот — сидит.
Лупеткин подошел к бомжу:
— Гражданин, встанем, пожалуйста!
Тот встал.
— Документы, пожалуйста!
— У меня нет, — улыбнулся бомж.
— Какая неожиданность! — изумился Харченко, весело глянув на Татьяну. — Это почему же?
— Не знаю.
— Опа, как интересно! — съехидничал Лупеткин. — А чего ты жженый такой? Горел, что ли?
Бомж осмотрел себя и не ответил.
— А откуда сам-то вообще? — продолжал допрос Лупеткин.
— Не знаю.
Лупеткин посмотрел на Харченко.
— Взять-то мы его можем, — задумчиво сказал Харченко. — Вас Татьяна зовут?
— Ну, — сказала Татьяна, не понимая, какое это имеет отношение к делу.
— Таня, суть следующая: мы его можем взять, нет проблем. Но отпустим.
— Почему?
— Указание есть: если бомжи не местные, не задерживать. Они зимой все равно исчезают или замерзают. А содержать у нас негде.
— До зимы, что ли, его терпеть?
— А он угрожал или еще что-то?
— Да нет, просто сидит. Как псих какой-то.
— Действительно, какой-то заторможенный. Не могу его взять, Таня. А препроводить куда-то без документов невозможно… Вы здесь живете, в этом доме?
— А где же еще?
— Одна? — заботливо уточнил Харченко.
— Дети. Два мальчика.