Синдром гладиатора
Шрифт:
— Именно поэтому меня и отпустили, Андре. Ты, возможно, не знаешь, но у нас принято считать, что в Италии мафии нет. А кроме того, я слишком тесно связана Со многими людьми, чьи фамилии фигурируют только в избирательных бюллетенях. Поэтому меня решили выпустить до «конца следствия». А кроме того… Возможно, кто-то намекнул руководству синьора Катани, что я могу и не дожить до этого момента. Что устроило бы все стороны.
— Вы слишком много знаете, синьорина. Вас нельзя оставлять в живых, — усмехнулся Давид.
Я тихо застонал.
— Я вас умоляю, только
При одной мысли об этом мне делалось дурно. Они почти всю ночь препирались по этому поводу, хотя по отдельности каждый из них уверял меня, что ничего не имеет лично против своего оппонента. Проклятье!
— Все это бессмысленно, поймите. Сейчас мы все трое крепко привязаны друг к другу…
— А к нашим ногам привязаны камни… — тихо закончила Паола. — Я устала, Андре.
— Я тоже. Но я предлагаю выход, а вы продолжаете выяснять, кто из вас больше виноват.
— И что вы предлагаете? — поинтересовался Давид. — Документов у меня нет. Но даже будь у меня паспорт — ни вы, ни я, ни синьорина не можем официально покинуть страну — нас тут же схватят.
— Совершенно верно. Но мы вполне можем нанять небольшое судно и на нем добраться до Корсики. А уже оттуда во Францию. Там я сделаю вам документы и…
— И я уеду в Россию, — мягко сказал Давид. — Я уже решил, Андре. Собственно говоря, вам совершенно ни к чему ехать вместе со мной. Вы закончили свою миссию и вполне можете остаться дома вместе с синьориной.
— Я не останусь в Европе, — тихо сказала Паола. — У Кольбиани длинные руки и долгая память. Они решили меня убить, и они сделают это.
— Значит, мы не будем жить в Европе. — Я улыбнулся ей со всем энтузиазмом, на который был способен.
— Да, кстати. — Давид порылся в своей пачке газет, и, достав одну из них, открыл на второй странице. Откашлявшись, он с выражением прочитал: — Синьор Джузеппе Кольбиани, почетный гражданин города Палермо, внес полтора миллиарда лир в Фонд помощи детям-инвалидам. На днях состоится бракосочетание сына синьора Кольбиани с синьориной Радиче, дочерью синьора Альберто Радиче.
— Я знакома с синьором Радиче, — откликнулась Паола. — Его дочери восемнадцать лет, и это полное ничтожество, но ее отец? Он — владелец контрольного пакета акций двух крупнейших строительных фирм в Италии… Зачем ему это?
— Ему сделали предложение и подкрепили его вескими аргументами, — устало ответил Давид, сворачивая газету.
— Много лет назад у меня не взяли пятьсот франков на помощь голодающим африканцам, — тихо проговорила Паола, глядя на меня. И жестко усмехнувшись, закончила: — Наверное, я просто мало предложила.
Я предупреждающе взглянул на Давида. И он промолчал, хотя очередная колкость уже вертелась у него на языке.
За окном, прямо перед кафе, раздались какие-то крики, шум, и я невольно оглянулся в ту сторону. На тротуаре, буквально перед самым нашим носом, двое молодых людей устроили миниатюрный матч по «стрит-болу», использовав в качестве мяча небольшой кожаный рюкзачок. Невысокая, крепенькая девушка с короткими черными волосами что-то кричала, явно протестуя против подобного обращения с ее имуществом, и металась между ними, пытаясь перехватить у игроков импровизированный мяч. «Везде одно и то же», — лениво подумал я, мгновенно просчитав ситуацию. Примитивное дорожное хулиганство. Два юных балбеса не нашли лучшего способа познакомиться с понравившейся им красоткой. Хотя… Нет, похоже, они уже знакомы. Шутки шутят… Ну-ну. Я отвернулся. Мои спутники, которых также отвлекла неожиданно возникшая суета, последовали моему примеру.
— Забавно… — протянул Давид, все еще косясь в ту сторону.
— Весьма забавно, — язвительно поддакнула Паола. — Между прочим, синьор Липке, мы сейчас мало чем отличаемся от этого «рюкзачка».
Я тяжело вздохнул и достал из пачки еще одну сигарету. В своей Бенаресской проповеди Будда объявил Путь, ведущий к избавлению от страданий. Всех восьми составляющих этого Пути я уже, естественно, не помнил, но праведное поведение и праведное стремление там точно присутствовали. Надо, пожалуй, обратиться к первоисточникам. Уж больно я как-то неправильно живу. И воздается мне соответственно…
— Синьор? — Обратившийся ко мне официант застыл перед столиком в позе настолько почтительной, что я сразу же заподозрил неладное. Нужно вложить приличную сумму, чтобы вызвать у итальянского служивого подобный пиетет. А поскольку я с ним еще даже не расплачивался… В руках у синьора был небольшой поднос, на котором стояло красивое ведерко для шампанского и три высоких фужера.
— Что это значит? — Я подозрительно посмотрел на своих спутников, но они едва ли лучше меня разбирались в происходящем. Давид удивленно взирал на раболепного официанта, а Паола с недоумением — на меня. Было не похоже, чтобы кто-то из них мог заказать бутылочку «Veuve Clicquot», горлышко которой недвусмысленно торчало из белоснежной салфетки.
Ни слова не говоря, официант протянул мне большой, очень красивый конверт. Затем он торжественно налил в бокал немного шампанского и заученным движением преподнес его Паоле. Пить она, впрочем, не спешила. Такой же бокал появился перед Давидом. Ко мне у официанта явно было какое-то особое отношение. Наполнив последний бокал, остававшийся на подносе, он, заметно волнуясь, одной рукой достал из ведерка со льдом нечто, весьма напоминающее стеклянную пробирку, и опрокинул ее в предназначенное мне шампанское. И только после этого бокал был торжественно водружен передо мной.
— Синьор, приславший вам эту бутылку, просил передать ее именно таким образом, — глуховатым от волнения голосом сообщил наконец этот «фокусник».
И я прекрасно понимал причину, заставившую его нервничать. Еще бы! В стоявшем передо мной высоком, идеально чистом бокале, наполненном шипящим и пенящимся шампанским, плавал какой-то противный, длинный и зеленый червяк. «Здравствуй, папа», — обреченно подумал я. И игнорируя изумленные взгляды своих спутников, привстал из-за стола, внимательно оглядывая зал. Ну да, все так и есть. Осталось только выяснить, где прячется этот… Чурка нерусская!