Синдром синей бороды
Шрифт:
— Помолчи, — поморщился Вадим. — Противно. Говорить больше ничего не надо, мне все ясно, но я хочу, чтоб ясно было и тебе… брат. Больше всего меня шокировало твое отношение к дочери. Я понял, что Ира шантажировала тебя именно ею, незаконнорожденная девочка — единственное твое уязвимое место. Хотя ты тщательно скрывал ее рождение, даже от меня, даже от тетки. Девочке было больше года, когда ты женился на Шеховой. Говоришь, ради Ольги и Лики старался? Ложь. Плевать тебе на них было, ты сам устроиться хотел…
— Не правда!
— Почему ж о ней до сих пор никто не знает? Ты видел, что Маша угрожает ей нешуточно, но не сказал, не открыл
— А как бы я им сказал? Ничего ты не понимаешь! Я любил Ольгу! Я люблю Лику! Сколько раз я пытался к ним уйти, но…
— Вера?
Егор кивнул, отводя взгляд:
— Любая женщина может родить ребенка, но не каждая может быть хорошей матерью. Вера из таких. Она слишком холодная, замороженная. Детям плохо с ней.
— Она знала про Лику?
— Нет, я не мог сказать, она бы устроила скандал, поставила детей в известность, настроила их против меня. Потом развод… Как бы жили Маша и Ярослав?
— А как жила Лика неважно?
— Ольга была прекрасной матерью.
— Верю. Что ж, это все, что я хотел знать. Лику не ищи. У тебя не было и нет дочери под этим именем, как и у нее не было отца. Куда бы ты не обратился — толку не будет — ты никто…
— Что ты задумал?!
— Уже исполнил. Передай это своей жене, — кинул Егору два паспорта.
— Не понял?
— Не надо. Передай, жена поймет. А это подарок от твоей тещи, Аделаиды Павловны.
Перед Егором легла старая тетрадка.
— Что это? — насторожился он, не смея прикоснуться, взять ни паспорта, ни тетрадь.
– `Холодная, замороженная' Вероника, была очень пылким, чистым созданием. И безумно любила тебя. Она была прекрасным человеком, но матерью быть не могла. Я больше чем уверен, что Ира сказала ей о том, что у тебя есть дочь, и Вера решила уйти с их дороги. Она была слепа в своей любви к тебе, как я в своей любви к ее сестре. Странно, правда?
— Подожди, о чем ты говоришь?! Шехова повесилась из-за тебя, испугавшись, что все откроется!
— Это чья версия? Твоя? Хорошая. Одно `но' брат, сложи суицид и Иру — как? Вот и у меня никак оно не складывалось. И у тебя бы не сложилось, будь ты чуть внимательнее к сестрам. Ты ненавидел Ирину, а она тебя. А на Веру тебе было все равно, ты и не замечал ее, не интересовался, что она думает, что у нее в душе, в то время как ей важен был каждый твой взгляд, каждый вздох. Такие стервы как Шехова не заканчивают жизнь самоубийством, а вот такие тихие, ранимые как Вероника — легко. На кладбище лежит Вера, а Ира, та самая, что шантажировала тебя ребенком, чтоб ты помог ей избавиться от меня, сидит сейчас дома и ждет тебя. Все это время она знала о Лике. И к психологу она не зря ее определила, это так, отступление. Я, возил Лику в специалистам, и никаких патологических отклонений в ее психике они не выявили. Лика нормальна, но слишком зажата. Это последствие стресса, фобий и внушений. А кто ей внушал, что она ненормальна? Ответ сам знаешь?
Спокойный голос брата действовал на Егора самым подавляющим образом. А информация, которую он преподнес, просто раздавила. Греков-старший слушал Вадима и тупо смотрел на тетрадь, лежащую перед ним. И тихо было в голове, пусто, и хотелось закричать, завыть, только б порвать эту тишину, заполнить пустоту.
Ах, как не хотелось верить, как не хотелось знать…
— У Лики частые головные боли — последствие травмы. Она очень ранима и застенчива. Доктор посоветовал мне сменить психолога, и устроить девушке круиз — смену декораций.
Егор даже не понял, как ушел Вадим и Костя. Он сидел и смотрел в одну точку: в ней транслировали его жизнь, все что сделал или не успел, все что хотел, к чему шел когда проторенной дорогой, когда по головам. Там были его любимые преданные и проданные в угоду пустоте, что осталась от его жизни, никчемной, проведенной в бессмысленном беге по кругу.
Ничего у него не осталось, никого.
Так ведь, и не было…
— Ты как? — спросил Костя.
— Нормально. Грустно только.
Уваров с пониманием покосился на Грекова.
— Что будет дальше?
— Не знаю — слукавил тот.
— А что делать думаешь?
— Отдыхать. С Ликой. Гулять по городу, болтать, веселиться. Жить, — открыл дверцу машины и сел.
— Все? — спросил Костя, заглядывая в салон.
— Все, — заверил Вадим.
— А что будет с Иркой Шеховой?
— Чтобы ты на месте Егора сделал?
Уваров подумал и захлопнул дверцу порше.
`Закончилась история. Да и осень закончилась' — посмотрел в небо: `Снег'.
Над городом зависла туча и сыпала первый снег на голову прохожих, на крыши и купала, на мостовые и газоны, укрывая грязь, слякоть, заменяя серые краски унылой осени белой пастелью зимы.
Егор бродил по улицам, не замечая кружения снежинок. Он, думая о прошлом, силился понять, как будет жить в настоящем, и уже не мечтал о будущем. Греков не мог поверить брату, и понимал, что тот не лгал.
Сел на лавку в сквере, прочел Верин дневник и долго в отупении смотрел на снег, ложащийся ему под ноги, и видел себя, Олюшку, малышку Ларику. Машу и Ярослава. Веру, ад в котором он был вынужден жить, жил и терпел… Зачем?
Вся его жизнь, вся паутина вольной и невольной лжи, придуманных стремлений.
Ради чего он исковеркал свою жизнь? Жизнь дочери и той, что действительно была его женой?
Егор лениво набрал номер, и глухо, но устрашающе спокойно сказал:
— Если я вернусь, и ты еще будешь дома, пеняй на себя.
— Ты пьян?
— Я пьян от счастья, что еще осталось мне — я могу вернуть все зло, что ты натворила. С удовольствием отправлю тебя в ад, Ирочка. Молись…
Грекова все поняла и осела на пол, понимая, что ей конец, и на этот раз ее ничто не спасет.