Синдром Вильямса
Шрифт:
— Здравствуйте, — сказала я.
Они настороженно кивнули.
— Я слышала, здесь приют и можно сдать собаку, — выдавила я.
Девушка поперхнулась чаем. Парень мрачно посмотрел на меня. Он был небрит пару дней и был похож на вороненка.
— Это с директором надо говорить, — сказал парень, наконец, каким-то странным гортанным голосом. — После праздников. Раньше не будет.
Я поняла, что язык для него чужой. И посмотрела на девушку.
— Ну, — сказала она грубо, — где собака-то? Агрессивная?
— Дома, — ответила я. — Не злая, добрая.
— А чего сдаешь?
Я пожала плечами.
— Наигралась, значит, — буркнула девушка. — Или что там у вас? Беременность? Аллергия? Уезжаешь в чужую страну, куда с собаками въезд запрещен?
Я шагнула назад, испугавшись ее злобы и нескрываемой
— Я… нашла ее, — сказала я, оправдываясь. — Прочитала, что бездомную собаку можно сдать в приют… Здесь ведь лучше, чем на улице.
— Ага, — сказала девушка. — Курорт. Сходи, посмотри, как оно лучше. Я воду менять не успеваю — половине налила, у второй половины она замерзла. Верни ее лучше, откуда взяла. Если она добрая, может, кто-то себе заберет. Здесь она никому не нужна.
Я развернулась и вышла. Прошла к выходу, стараясь не смотреть на пушистые хвосты, слезы в карих глазах и отчаянные попытки привлечь к себе внимание. Закрыв калитку, набросила капюшон, чтобы не слышать их лай, и быстро зашагала прочь. Это было ужасное место. Из-за слез я не видела, куда иду, зацепилась за вмерзшую в дорогу железяку, споткнулась и упала.
И тогда я разозлилась на себя. Я поднялась и осмотрелась. День клонился к закату, хотя было всего четыре часа после полудня. По обочинам дороги лежали тени от деревьев и были они странного розового цвета. Я посмотрела на них, на местное бледное солнце, на комья грязного снега на дороге, на ржавый сетчатый забор и разозлилась еще больше. Этот мир тусклый и унылый. Люди — словно дети, которых не научили различать добро и зло, держаться своей природы, слушать свое сердце. Они были… сломанными. Или потерянными. Растерянными. Они хотели менять мир, но не знали, что и как делать, что хотят получить. Даже добро они не понимали, вернее, видели лишь внешнюю оболочку, форму и не понимали его сути. А в итоге совершали странные поступки, которые были добром ровно наполовину. Вторая половина их поступков оказывалась злом. В ушах стоял неумолкающий лай собак. Собак, которых кормили, у которых были будки… и ни одного шанса стать счастливыми. Разве это добро, когда вокруг столько несчастных созданий?
Нет, я не уйду отсюда. А если и уйду, то уж никак не увеличив количество несчастья, страдания и тоски в этом мире. Я не отдам собаку в приют. В конце концов, угроза моей жизни не настолько велика, чтобы бросать собаку, спасенную в лесу, да и стоит ли моя жизнь ее жизни? А мир? Почему я выбираю бегство, а не изменение мира? Ведь я могу изменить людей. Да, я не смогу добавить им третью спираль ДНК. Но я смогу изменить их гены, убрать хромосомы, отвечающие за агрессию, добавить гены, несущие сострадание и добро… На это понадобится время, много времени. Но я живу долго и время у меня есть. Единственное, что у меня сейчас есть, — это время. В конце концов, Селикс не побоялся начать с нуля, почему боюсь я? Наверняка в его опытах были и неудачи и слишком чувствительные ноги Астры — самая малая из них. Но мы до сих пор пользуемся его знаниями, а несчетное количество людей из самых разных народов обрели здоровье благодаря ему, его смелости. А ведь он был один, совершенно один тогда. И он не мог знать, что встретит однажды девушку, которая захочет стать его женой. И все равно не боялся. Так чего боюсь я?
Глава 9. Имя
Когда я вернулась домой, собака ждала меня на коридоре, радостно танцуя на месте. Она виляла хвостом, переступала с лапы на лапу, чуть подпрыгивала на всех четырех ногах одновременно, и поднимала голову вверх, пытаясь меня лизнуть.
— Здравствуй, здравствуй, — сказала я ей, присаживаясь на корточки. — Я тоже очень рада тебя видеть.
Странно, я до сих пор как следует не рассмотрела ее и не дала ей имени. Словно надеялась, что она исчезнет, пропадет сама собой так же внезапно, как образовалась в моей жизни. Видимо, я здорово повредилась головой, раз допускала такое. Но чем еще может быть вызвано такое безразличие к имени, к внешнему виду и к тому, что у нее до сих пор не было ни нормального ошейника, ни поводка? Да, она пока плохо ходит, но лапы скоро заживут. И скоро мы будем ходить на долгие прогулки, ездить за город уже вдвоем и вообще…
Она топталась вокруг меня, а я ее рассматривала.
— Назвать тебя бегемотом, что ли?
Собака отошла на шаг, заворчала и села. Видимо, бегемотом ей быть не хотелось. А кто тогда? Елка, раз в еловом лесу? Но называть собак именами своего народа мне не хотелось. Это неправильно и кощунственно. У собак должны быть свои, собачьи имена. Если нашла, может быть, Найденка? Подарок? Сюрприз? Дар? Дара? Дара мне понравилась.
— Вот что. Теперь тебя зовут Дара, — сказала я ей и попыталась положить ладонь на голову. Собака увернулась и лизнула языком ладонь. Язык был шершавый и холодный. То есть Дарой ей быть явно не хотелось. Снежинка? Метель?
— Метель? — предложила я собаке. Она стукнула по полу хвостом. — Договорились, будешь Метелью. — Я снова протянула ладонь, и собака больше не отворачивалась.
Ошейник я купила ей голубой, блестящий. Кажется, Метель сама удивилась шикарному подарку, во всяком случае, шею подставила охотно и сразу же отправилась танцевать у дверей. Пришлось идти на улицу.
На поводке и в ошейнике собака почему-то вела себя увереннее, не оглядывалась на меня и дверь подъезда и согласилась отойти подальше от дома. К другому дому. Перейти на другую сторону улицы, к большому старому клену, куда часто подходили другие собаки. Снег вокруг клена был утоптанным и желтым. Метель долго нюхала его, с интересом похрюкивая, будто читала интересную книгу. Впрочем, именно книгу она и читала. У них, собак, свои отношения с запахами.
Каждую прогулку Метель уводила меня все дальше от дома, сворачивала в неожиданных местах. И я внезапно выясняла, что в нашем районе полно мест, о существовании которых я даже не подозревала. Проезд между домами, за которым открывался внутренний дворик со скамейками, клумбами и скульптурами детей, засыпанных снегом, но все равно очень красивыми. Маленький магазинчик «Репейник» в подвале совершенно обычного дома, где я купила себе наконец, теплую вязаную шапку с ушами и узорами, которые напоминали мне цветочный орнамент. Сквер с ровными рядами очень старых лип.
И в конце концов я познакомилась с совсем другими людьми. Они называли себя «собачниками» и причислили меня к своему клубу. Все началось с того, что одна полная женщина, в красной куртке, закутанная в платок так, что видны были только глаза, утром сказала мне «Здравствуйте!». Я удивилась и поздоровалась в ответ. Тем более что Метель в это время на свой собачий манер знакомилась с собакой женщины — это был невысокий черный песик, весь кудрявый, будто бы специально завитый. Потом мне пожелал доброго утра немолодой мужчина в шуршащих синих брюках и такой же шуршащей синей куртке. На поводке у него был лохматый пес песочного цвета, пес всегда словно бы улыбался, махал хвостом каждому встречному и очень часто нес что-нибудь в пасти: то мячик, то варежку, то пустую пластиковую бутылку, то палку. А мужчина разговаривал приятным басом, в нем чувствовалась такая же открытая радость, как и в его собаке. К концу каникул со мной здоровались уже десятка два людей. И я желала здоровья им в ответ. Это было странное чувство. Они ничего не хотели от меня. Они не знали, кто я такая и как меня зовут. Но они желали мне хорошего дня или доброй ночи, когда мы расходились каждый в свою сторону после того, как собаки набегаются и наиграются, они желали удачи или говорили «увидимся». И они были искренни. Я чувствовала их эмоции. Это было так неожиданно. Впервые в этом городе я встретила людей, которые были живыми и не казались мне сломанными игрушками.
Может быть, я чего-то не знаю, и это просто другой народ? Другая нация? Может быть, у них тоже нет двадцать восьмой хромосомы или какой-то другой? Или у них другие гены? Мне хотелось бы вернуть все свои умения даже просто для того, чтобы узнать, кто они такие. Неужели просто общение с собакой сделало их такими? Нелепая гипотеза, конечно… Но не такая уж несостоятельная. Я рылась в учебнике и в интернете, но не нашла никакой другой расы, кроме человеческой. Они все были одним народом — и те, кто привязали мою Метель с завязанной пастью в глухом лесу, и те, кто встают до зари, чтобы прогуляться со своей собакой по парку и здороваются с незнакомыми людьми…