Sindroma unicuma. Finalizi
Шрифт:
– Погибший сам снял дефенсор, этому есть немало свидетелей, - заявила мать Левшуковой, худая как палка женщина с нервным лицом.
– Со стороны моей дочери не было ни насилия, ни принуждения, ни использования вис-волн.
Родители студента-гипнотизёра угрожали подать жалобу в Министерство образования и прочие высокостоящие инстанции, настаивая на привлечении общественности к факту шантажа со стороны руководства института. Они не видели злого умысла в поступке
– Согласен с тем, что моего сына следует подвергнуть дисциплинарному наказанию, - сказал отец студента-гипнотизера.
– Однако, внушая, он использовал собственные резервы, не задействовав вис-волны. Поэтому исключение из института - против правил. Опровергните мои слова.
Опровергнуть было нечем. Разве что как совестью участников представления.
Радик...
Мысли о нем не отпускали ни на минуту.
В эти дни во мне боролись две личности: сурового обвинителя и робкого защитника, ведших бесконечную тяжбу.
Прежде всего, я обвиняла себя - в том, что не удержала, что упустила, что не подняла тревогу сразу. Нужно было не ползти в общежитие, а тащить волоком в деканат или выше, в ректорат, и бить во все колокола. Почему спокойно легла спать, хотя одолевали предчувствия? Зачем рассказала Радику об убежище на чердаке?
Следующим перед обвинением предстал Мэл.
Я водрузила столичного принца на пьедестал, который оказался шатким.
Я верила в Мэла и в то, что он особенный, не такой как все. Самый лучший, необыкновенный.
Я наделила Мэла достоинствами и теперь усомнилась в их наличии.
Нельзя разочаровываться в любимых.
Мэл примчался в медпункт, куда меня отвели, не дав проститься с Радиком. А может быть, отнесли. И вроде бы это был Альрик. Или декан. И Морковка поставила укол. Или два. Не помню.
Оказывается, Мэл звонил, а "Прима" осталась в общежитии. Уж не знаю, какими путями он проведал, но появился в институте меньше чем за час.
– Эва!
– обнял меня и присел на корточки, заглядывая в глаза.
– Если бы я знал! Если бы я знал, - повторял он.
Я сидела на каталке, свесив ноги, и упорно отводила взгляд.
Не могу видеть его. Не хочу разговаривать. Не желаю прикасаться.
Когда Мэл приобнял, чтобы поддержать и проводить до общежития, я вырвалась и пошла впереди.
Шла и думала: имею ли право убиваться и скорбеть больше, чем дядя Радика? Кто дал мне такое право? Его дал Радик - мой друг.
Придя в швабровку, закрылась на замок и упала на кровать.
И обвинила Радика. Трус, трижды трус! Почему он сдался? Почему опустил руки?
Мы с ним сильные и справились бы с любой проблемой.
Нет, Радик - не слабовольная рохля, - убеждала себя. Он не мог поддаться сиюминутному решению.
Оставалось уповать на правильность вывода скоротечного следствия: юношу скрутила сильная головная боль, и сознание помутилось. Он потерял ориентацию и выпал из окна.
Ага, случайно пришел на чердак, случайно открыл створки и высунулся подышать свежим воздухом.
Да, я обвиняю Радика в трусости!
Совершая свой поступок, он не подумал о тех, кому дорог: о матери, поседевшей от горя, о дяде, тянувшем племянника в люди и заботившемся о нем. Не подумал обо мне.
Он нужен мне, черт побери!
– зло ударила подушку. И сбежал. Как Алик.
Для того были важнее собственные интересы, нежели задохлая девчонка, прятавшаяся за его спину.
Мэл не ушел. Наверное, он обретался у Капы, свалившись к нему нежданным гостем.
К обеду в наш закуток притопала тётка-вехотка и передала повестку из Первого департамента. "Папене Э.К. явиться такого-то и во столько-то по указанному ниже адресу". Она долго стучала, а я отказывалась открывать, решив, что это Мэл, и лишь услышав голоса за дверью, оторвалась от созерцания потолка и выглянула в коридор, где комендантша громогласно общалась с моим парнем.
– Тебя вызывают из-за драки в "Вулкано". Наверное, кто-то упомянул твою фамилию на дознании. Не бойся, это не допрос, - поспешил успокоить Мэл.
– Стандартный разговор для протокола.
Не боюсь я ничего. Мне не страшно. Моему зверю наплевать.
А Мэл уже разговаривал с кем-то по телефону и договаривался о встрече, вышагивая по швабровке.
Потом мы поехали в Первый департамент, и бойкот джентльменству Мэла продолжился. Он может сколько угодно кичиться воспитанием и манерами - меня теперь не купить дешевыми трюками.