Sindroma unicuma. Finalizi
Шрифт:
– Возьми и рассасывай, - медсестра протянула пару таблеток.
– Попозже еще загляну.
Взбив подушки, Эр укрыла меня одеялом и ушла. Жаропонижающее помогло на какое-то время, как и свежесть в помещении. Мне полегчало, и я забылась сном, в котором снова появился лес. Все эти дни он прятался и ускользал, а сегодня снова позвал к себе.
Над лесом плыла полная луна, цепляясь за макушки деревьев. Необхватные стволы, шершавая кора, запах смолы... У меня закружилась голова. Волнение забурлило в крови, и внутренний трепет передался телу дрожью предвкушения.
И мы побежали - я и самка, приглашая в игру, но хозяин не откликнулся. Он видел нас и чувствовал наше желание, но не вышел навстречу. Тщетно мы завлекали его: сперва с кокетством, затем с растущим отчаянием, потом чуть не плача. В чем мы провинились? Поиграй с нами. Мы хотим большего. Разве луна не зовет тебя? Разве не щекочет ноздри?
Хозяин не отозвался. Он был рядом, в двух шагах, и все же ускользал, стоило приблизиться к нему. В конце концов, разве нам пристало бегать за ним?
– топнули мы ногой - я и самка. Попадись нам, и мы выцарапаем глаза и располосуем когтями! Ну, пожалуйста, выходи!
– потерлись спинкой о шершавый ствол, мурлыча. Не то мы перебудим окрестности и уйдем искать того, кто откликнется на наш зов. Выходи!
И хозяин появился. О, наш господин!
– метнулись мы в ноги, ластясь и забыв об угрозах. Он тоже опустился на колени, обхватил наше лицо ладонями и заглянул в глаза. Мы рвались к нему. Точнее, самка дрожала от нетерпения, облизывая губы, в то время как я отстраненно наблюдала за хозяином. И понимание опустилось на плечи легчайшим одеялом тумана, сотканным из животной страсти и человеческой нежности. Хозяин и та, что была моим вторым "я", - части одного целого. Он - её господин и повелитель, а она - сокровище его сердца. И сегодня хозяин отпускал её. Прощался. Вбирал запах, жадно втягивал носом, прикрыв глаза - вертикальные полоски в янтаре. Запоминал.
Легкий поцелуй в щеку, взмах её ресниц. Почему? За что?
Уходи. Уходи же!
– оттолкнул он самку, и угрожающий рев разнесся над лесом.
– Проваливай.
Ах, так! Острые когти оставили алеющие полосы на груди хозяина, но он не шелохнулся. И мы побежали прочь - я и самка. Дрожа и плача от ярости, от унижения и... от боли, звеневшей в груди.
– Заинька, проснись... Опять горишь. Выпей-ка микстуру, - вырвал из сна голос медсестры.
– Что за напасть? Если к утру не отпустит, позвоню Улию Агатовичу.
Под утро меня отпустило. В рассветных сумерках я добралась на нетвердых ногах до ванной и опять пила, пила, пила. И еще выставила минусовую температуру на кондиционере. Блаженство блаженств!
– рухнула на ледяную простыню.
– Заморозить себя хочешь?
– воскликнула Эр, зайдя утром в комнату. От свежевыстиранного халата пахло лавандой.
– Посмотри, превратилась в ледышку. И нос синий. Не хватало нам воспаления легких в такую-то теплынь.
Сонно щурясь, я вылезла из-под одеяла.
– Ну, вот, более-менее, - удовлетворилась осмотром Эр.
– Покажись-ка.
Она проверила горло, уши, пощупала миндалины и лимфатические узлы.
– Я должна сдать тебя здоровой. Местные боятся, что их обвинят, будто они уморили тебя. Сегодня отдыхай, понаблюдаем за твоим самочувствием. Пойдешь в столовую или позавтракаешь здесь?
– В комнате, если не трудно, - взглянула я жалобно.
– Что-нибудь нежирное.
Эр посмотрела на меня с сочувствием, снова потрогала лоб и вышла.
Приободрившись после легкого завтрака, я выползла на террасу, где с удобством устроилась в кресле. Солнечные пятна дрожали в листве, отчего казалось, что деревья увешаны золотыми монетками. "В Моццо не бывает пасмурных дней!" - вспомнился лозунг с рекламного плаката. Свежий воздух звенел от прозрачности, и от его вкусноты потекли слюнки. Но разыгравшийся аппетит взбаламутил отнюдь не желудок, а энергию, гулявшую в теле. Она блуждала по венам, горяча кровь; натягивала нервы, заставляя вибрировать; перекатывалась по мышцам, сделав их гибкими. Уверена, я смогла бы изогнуться под любым углом и пролезла бы в любую щель. Зрение обострилось, приблизив предметы, слух стал чётче. Я видела птиц, скачущих по веткам, и без труда пересчитала бы цветы на клумбе. Уши уловили жужжание диких пчел, соорудивших гнездо под козырьком крыши, и работающий двигатель далёкого электромобиля.
Словом, перенесенная слабость сказалась на мне странным образом. Точно так же лихорадило организм в день фуршета месяц назад и точно так же, накануне, во сне, хозяин леса вышел навстречу. И у него знакомые глаза. Я видела их раньше, но не могла вспомнить, когда и где. Черт бы побрал плохое мозговое кровообращение!
Мысли против воли снова развернулись к ночному сновидению. Его навязчивость легко объяснима, - уверяла я себя. Самка - второе животное "я", которое следует врожденным инстинктам: поиску пары и продолжению рода. В моменты обострения оно же руководит моими поступками, подчас неадекватными. Как говорила Аффа, сон - отражение реальности. Получается, на подсознательном уровне я испытываю потребность в своей половинке и в потомстве. Точнее, неодолимую тягу.
Сделанный вывод поверг меня в смущение. Ну-у... если посмотреть на неожиданное открытие с разных сторон... Меня тянет к Мэлу, причем неудержимо. С некоторых пор мысли о маме отошли на второй план, вытесненные думами о парне. Иными словами, половозрелая особь в моем лице испытывает гормональный всплеск, оцениваемый на десятку по десятибалльной шкале.
Хочу заботиться, хочу быть нужной. Хочу позвонить Мэлу и услышать его голос. И вообще, почему я проявляю инициативу, а парень - никогда? Позвонил лишь однажды. Что происходит? Почему Мэл неохотно общается со мной, будто ему в тягость?
Возьму и обижусь, как второе "я". Почему мы должны бегать за кем-то, и какая разница - во сне или наяву? Вот позвоню и выскажу Мэлу всё, что думаю по поводу его равнодушия!
Нет, не стану огорчать парня. Он болеет, а тут я нарисуюсь с гневными претензиями. Ха, болеет он!
– зазудел искушающий голосок. Что за болезнь, которая не может вылечиться? Что за тайны и недомолвки?
Все они хороши!
– вспомнилось, как хозяин леса оттолкнул свою самку.
– Из солидарности ненавижу!