Sindroma unicuma. Finalizi
Шрифт:
Случайный взгляд в сторону выхватил сферу Большой спортивной арены, на которой Петя ставил рекорды и получил чемпионский титул. Знакомое направление.
– Не хочу в "Инновацию".
– Почему?
– притормозил Мэл, сбавив скорость.
Значит, я угадала - он направлялся туда, где привык вкушать изысканную пищу, не обращая внимания на длину счета. Зато на моих зубах скрипели висоры при каждом глотке
– Там дорого.
Мэл ловко перестроился в крайнюю полосу и остановил машину у обочины.
– Значит, так. Мы собираемся есть...
– он посмотрел на запястье, - то есть обедать. Расходы - моя проблема, не твоя.
– Мэл, в "Инновации" очень дорого! Давай заедем в другое место. Разве в столице негде поесть?
– Спасибо, после общепита у меня полдня болит желудок.
– Потому что обед за десять висоров, а не за двести?
– Потому что котлеты жарят на трехнедельном жире, и крем-суп сварен из суррогатов.
– Зачем тогда ходишь в нашу столовую?
– удивилась я.
– Затем.
Я поджала губы. Вот капризуля! "Мой изнеженный организм усваивает лишь молодую оленину, вымоченную в белом вине и обжаренную без масла до тонкой хрустящей корочки". Ладно, так и быть, поедем в твою уникальную и неповторимую "Инновацию".
– Ладно, выберем что-нибудь другое, - согласился хмуро Мэл и пригрозил: - Первое, которое попадется по дороге. И не вздумай экономить. Знаю я тебя: закажешь минеральную воду, выпьешь стаканчик и скажешь: "Уф, наелась до отвала". Я видел, как ты питалась в столовой, и если... В общем, закажу сам, поняла? И чтобы всё съела! А не съешь, свяжу и насильно накормлю.
Возьму и надуюсь на его слова. И ведь Мэл разгадал хитрый замысел. Сейчас столичный принц начнет тратить деньги, ублажая меня, в то время как в банке впустую пылятся больше ста тысяч висоров.
– Эва, не обижайся, - погладил он мою щеку.
– Ты как птичка. В чем только душа держится?
Ага, птичка-невеличка с типом фигуры А и зашкаливающим индексом талии и бедер.
– Давай разделим расходы поровну?
– Никаких "поровну", - отрезал Мэл, и мы отвернулись друг от друга, каждый в раздраженных чувствах.
Не понимаю его. Может, Мэл решил, что у меня возникли сомнения в его щедрости? Вовсе нет. Я не хочу уподобляться бывшим подружкам Мэла, чтобы не выглядеть пиявкой, присосавшейся к его кошельку.
Первое попавшееся кафе оказалось на том же проспекте, метрах в трехстах. Мэл не разрешил мне самостоятельно выходить из машины, и я выбралась наружу, когда он открыл дверцу и предложил руку. Ну, как Мэл умудряется совмещать воспитание и вредность?
– поджала губы, глядя на его насупленное лицо.
Он с недовольным видом занял столик в неглубокой нише, недовольно просматривал меню, недовольно тер бровь, ожидая, когда принесут заказ.
Мое нескромничанье обошлось в сто висоров за три блюда и стакан сока - не так уж дорого для заведения на центральном проспекте столицы. Мэл не стал мелочиться, объев кафе на двести десять висоров. Оно и понятно, ведь оголодал человек, а после затяжного стресса нужно усиленно питаться.
А ведь Мэл испереживался, покуда искал меня, мотаясь по... моргам, - вспомнилось неожиданно. Ездил по городу, а сердце замирало от страха: вдруг пропажа отыщется в следующем? Каково это - стоять у каталки, не решаясь приподнять простынь, потому что боишься увидеть любимое лицо? А вокруг десятки похожих каталок, и на каждой - чьи-то сестры или братья, мужья или жены, чьи-то взрослые дети. Ужас! На месте Мэла я поседела бы от переживаний в первую же минуту. И вообще, не представляю, как повела бы себя, поменяйся мы с ним ролями. Билась в истерике или, собрав волю в кулак, искала его - живого или мертвого?
И вовсе я не дуюсь на Мэла. Только не знаю, как теперь подобраться к нему.
Мы ели молча, уткнувшись в тарелки, и я постоянно одергивала себя: не торопиться, локтями на стол не заваливаться, в ухе не ковыряться. Смешно, конечно, но Мэл сноровисто резал ростбиф, насаживал кусочки на вилку и ел с непринужденной элегантностью, если это слово применимо к приему пищи. И до того аппетитно у него получалось, что у меня невольно потекли слюнки, однако я сдерживалась и вяло ковырялась в лазанье, чтобы не оказаться посмешищем рядом с великолепным Мэлом.
Ко всему прочему он, вообще, оказался воспитанным товарищем, то есть джентльменом. И в машину усаживал, и двери открывал, пропуская вперед, и институтскую калитку придержал, и повесил обе куртки на вешалку в кафе, и стул отодвинул, предлагая сесть. Очевидно, столичный принц вобрал манеры с младенчества вместе с детским питанием для грудничков. Я могла бы часами любоваться его движениями, отшлифованными до безупречности, и к любованию примешивалась легкая грусть: мое воспитание определенно не дотягивало до уровня Мэла, иначе почему я порывалась выскочить из машины, не дожидаясь, когда он откроет дверцу, и не принимала как данность расходы за обед, оплачиваемые им?