Синее безмолвие
Шрифт:
Сперва Ленька боялся, что его до пятнадцатого не выпишут из больницы и он не узнает, кто такой Третий. Зря, зря не рассказал Прохору! Тот бы довел дело до конца. Разве что, Людке рассказать? Так много ли они, девчонки, в этих делах смыслят! Потом боялся, что пятнадцатого Людмила рано придет с работы и помешает ему отправиться на чердак.
Но все прошло благополучно. Пятнадцатого утром, собираясь на работу, Людмила сказала:
— Сегодня у меня комсомольское собрание, Ленюшка. Вернусь поздно. Врачи сказали, чтобы ты по солнцу не бегал, так что сиди дома, готовь уроки и читай, вон я тебе Беляева принесла.
— А Прохор не придет?
— Нет. У Прохора Андреевича очень срочная работа, его нет в городе.
— И «Руслана» нет?
— И «Руслана» нет.
— А не знаешь, когда «Руслан» вернется?
— Иван Трофимович говорит, что не скоро. Наверное, и в субботу не придет к причалу.
— Какой Иван Трофимович?
— Да этот черный, на костылях, Прохора Андреевича приятель.
Ленька обрадовался:
— Грач? А где ты его видела?
— Вчера вечером шла с работы и встретила у нашей больницы. Он там какие-то электропроцедуры принимает… Кстати, он обещал сегодня вечером заглянуть к нам.
— Правда?
— Завтра он собирается идти на судоподъем, хочу записку передать, — покраснела и отвернулась Людмила.
Ленька пораньше забрался на чердак, не спеша вынул кирпичи, приготовился. Из дымохода тянуло прохладой и запахом плесени, но ничего слышно не было. Видно, Третий еще не пришел. Минул час, второй, но, кроме шагов мерно расхаживающего по комнате человека, ничего слышно не было. Леньку одолевала дрема. «Может, и не придет этот Третий, — сонно подумал он. — На кой черт ему потрошеная рыба, что он с нею будет делать?» Но в это время внизу лязгнула железная дверца камина, из дымохода сильно подуло, что-то тихо зашуршало, захрипело, послышались какие-то обрывки музыки, потом: пи-пи-и, пи, пи-и — запищало. Вначале Ленька подумал, что это пищат потревоженные в гнезде голубята. Но писк был размеренный и быстрый, будто неровную строчку метала чья-то торопливая рука.
«Радио! Передатчик!» — чуть не крикнул Ленька. «Передашь Третьему: рыба найдена и выпотрошена», — вспомнил он слова Качура.
Передашь… передашь… не скажешь, а передашь. Нет, здесь не потрошеной скумбрией пахнет. Надо бежать. Бежать в милицию. Ленька торопливо вставил кирпич в дырку дымохода, кусок глины, прилепившийся к кирпичу, откололся и зашуршал вниз. Писк мгновенно прекратился. Сперва было тихо. Потом в дымоходе зашуршало и кто-то грязно выругался.
Ленька опрометью кинулся к слуховому окну. Сердце у него стучало, как движок на баркасе…
— Ничего не пойму. Какое радио? Какая рыба? — перебил Иван Трофимович несвязный рассказ запыхавшегося, облепленного грязью и паутиной Леньки.
Леньке пришлось начать сначала свой рассказ о рыжем водолазе и Масюте.
— Как ты говоришь, фамилия водолаза?
— Качур, дядя Грач… Арсен Качур.
— Подожди, подожди. Дай пошевелить извилинами… Тебе Демич рассказывал о подъеме затонувших лодок?
Ленька насторожился.
— Нет… не рассказывал. Хотите, землю съем, что не рассказывал.
— А про своего отца? О письме, найденном на «Катюше»?
Ленька молча кивнул.
— Так вот, того, кто ушел к немцам, когда сержант Астахов и Андрей Демич спали… Помнишь?
— Ну, помню. Который затворы из автоматов повынимал…
— У него тоже фамилия была Качур.
— Дядя Грач!
Но Иван Трофимович уже не слушал Леньку. Он выбежал на середину улицы и широко расставил костыли, перегородив ими почти всю проезжую часть.
— Браток, — кинулся он к шоферу, затормозившему машину. — Домчи нас, пожалуйста, до отделения милиции. Очень спешное дело, а на моем деревянном ходу только раков догонять можно.
ТОВАРИЩ ЗА ТОВАРИЩА
Ветер дул так натужно, будто его накачивали огромными мехами. Расходившиеся волны то поднимали спасательное судно высоко на гребень, то опускали его во впадины с такой силой, что, казалось, оно так и пойдет до самого дна. Все суда ушли с Чертова ковша и укрылись в порту. Осталось только судно, на мачте которого были подняты два четырехугольных флага, состоящих из четырех разноцветных треугольников — черного, желтого, синего и красного. Флаги оповещали всех: «Произвожу водолазные работы» и обязывали корабли и суда идти возможно дальше от места работы и обязательно малым ходом. Но в Чертов ковш и в добрую пору редко кто заглядывал, а в такой бешеный шторм и подавно.
Надвигалась ночь.
Одно-одинешенькое судно болталось среди рассвирепевших волн, подвергаясь опасности быть сорванным с якоря и выброшенным на берег или на скалистый барьер, над которым вода пенилась, как в котле. Но моряки так не переживали и не беспокоились ни о судне, ни о собственной судьбе, как о двух водолазах, находившихся в кипящей пучине моря. Сведения о ходе спасания Демича передавались из уст в уста на самые отдаленные посты, и люди, занятые нелегкой борьбой со стихией, ежеминутно спрашивали товарищей:
— Ну, как там? Что передал Демич? Удалось ли Качуру распутать зацеп?
Когда Олефиренко громче обычного объявил, что связь с водолазом потеряна, а Качур докладывает, что шланг так захлестнулся за якорь-цепи, что распутать его нет никакой возможности, все невольно притихли и замерли, а потом с еще большей яростью накинулись на работу, будто от этого зависела жизнь водолаза.
— Демич, Демич, вы слышите меня? — продолжал кричать в телефон Олефиренко. И его голос слышен был сквозь рев шторма по всей верхней палубе.
Заныривая между крутыми волнами, с моря подошел небольшой юркий катер. При свете прожекторов на борт спасателя поднялся офицер государственной безопасности и бледный от болезни или морской качки Иван Трофимович.
— Нам срочно нужен водолаз Качур, Арсен Васильевич, — вполголоса обратился офицер к подошедшему руководителю судоподъема.
— Вот этот самый, — вынул из грудного кармана фотокарточку Иван Трофимович.
— Откуда у вас его фотография? — удивился руководитель судоподъема.