Сингулярность (сборник)
Шрифт:
– Но это не то, – сказал Яношев. – Спорт должен быть больше профессиональным, упор же только на зрелищность снижает результаты. Я не могу представить себе профессионала по бегу в жирафьих костюмах, отдающему этому занятию годы тренировок.
– Подождите с годами, – поморщился Торгвальд. – Эти шоу лишь первая ступень, а за ней будет и вторая. Спорт окончательно умрет, когда ликвидируют естественность человеческого тела, когда в результате достижений киборгизации и генной инженерии исчезнет одинаковость людей как природных или там божьих созданий.
«Он предпочитает высокие технологии», – вспомнил Яношев
– Кое-что мы, кстати, видим уже сейчас, – продолжал Торгвальд Лютенсвен, – например, я знаю, что результаты спортсмена в некой форме могут зависеть от его экипировки. Это костюмы из материалов, уменьшающих трение и тому подобное. А скоро станут возможны хирургические операции – например, укорочение костей рук или удлинение костей ног, в общем, изменение тела – то самое изменение, кстати, которого спортсмен сейчас вынужден добиваться годами! Думаю, и к стероидам со временем отнесутся лояльно, к тому же химия не стоит на месте и шаг за шагом производит все лучшие, совершенные допинги, которые тела людей принимают с восторгом! Деваться будет некуда…
«Уже некуда».
– …Итак, когда успехи науки уничтожат нынешнюю трудозатратность достижений, когда наука сделает их получаемыми путем прямой перестройки организма на генном или тканевом уровнях – спорт просто-напросто вынужден будет спрятать бессмысленность за зрелищностью. Ну, и, конечно, будут созданы новые его виды, применимые к новым возможностям, но будет ли то спорт в вашем понимании?
Яношев улыбнулся.
– Но спорт уже эволюционировал… Беда в том, что он требует новых условий…
– Я не вижу места спорту в будущем. Хорошо, пусть даже Большому спорту, – отрезал Торгвальд.
Зря я пришел к нему, безнадежно подумал Яношев.
– Но зачем тогда вы согласились встретиться со мной? – спросил он вяло.
– Вас рекомендовал Дзай Бацу, – сказал Торгвальд. – И я понял, речь идет не только о спорте, но и об Олимпиаде. Ее будущее довольно тревожно, а у нашей компании есть кое-какие интересы в Сочи, разумеется, финансовые, и немалые. К тому же не каждый день встречаешь предложение спасти столь грандиозное для кого-то мероприятие. Мне стало любопытно. Пока я ждал вас, даже посмотрел ваше последнее выступление. Эффектно, согласен, и я искренне сожалею, что ваша спортивная карьера окончилась именно так. Но вы меня не убедили, к тому же я так и не понял, каким образом я смог бы разрешить ваш конфликт с ВАА. Наша компания не занимается производством новых стероидов. К тому же я не был знаком с людьми, о которых вы мне сейчас рассказывали. Теми, кто льет пот на тренировках и мечтает о медалях настолько сильно, что приносит такие крупные жертвы. Может, таких людей вовсе нет? Кончились? Простите, если обижу, но ведь вы в некотором смысле уже выпали из обоймы?
Торгвальд Лютенсвен встал, показывая, что разговор кончен.
«Проиграл, проиграл, проиграл…»
– Вы сказали, никогда не видели таких людей, – сказал Яношев. Он чувствовал себя уничтоженным. – Позвольте, я покажу вам одного. Это не займет много времени и ни к чему вас не обяжет. Просто больно знать, что есть люди, которые… У вас найдется час, чтобы посетить мой зал? Вы только посмотрите на часть тренировки одного из моих учеников.
Торгвальд задумался. Он не показывал виду, но ему было жалко Яношева. А все из-за чего? Из-за страшного бездумного увлечения, сродни карабканью по горам, «покорению» вершин…
– Хорошо, – сказал он. – Только прямо сейчас. И закончим на этом.
Лишь из уважения к Дзай Бацу, подумал Лютенсвен. Никакого любопытства он не испытывал.
Покажу ему Эрмата, решил Григорий. Он немедленно позвонил воспитаннику.
– Срочно в зал, – сказал он.
Эрмат застонал. Вчера они снова пользовались заклинанием.
«Скажу, что еще болею. Интересно, зачем я ему? Наверное, будет ругаться».
Торгвальд Лютенсвен усмехнулся, когда увидел Эрмата.
– Это и есть ваш целеустремленный охотник за медалями? – спросил он. – Гм.
– Что с тобой? – только и сказал Яношев.
Он с тревогой вгляделся в изнуренное лицо своего лучшего ученика. Когда тот, разминаясь легким весом, с топотом ушел в длинные низкие ножницы и едва удержал штангу, Григорий охнул и быстро посмотрел на Торгвальда. Тот казался невозмутимым.
Потом Яношев заметил синяки на руках воспитанника и быстрым движением приподнял его футболку. Выругался.
– Рассказывай, – сказал он звенящим от ярости голосом. – Что с тобой? В бои без правил подался?
– Любопытно, – заметил Лютенсвен. – Вижу, какой-то сбой?
– Никаких сбоев, – ответил Григорий. И добавил, повернувшись к Эрмату: – Продолжай.
Но показать Торгвальду, что есть увлеченный спортсмен, так и не удалось. Эрмат едва шевелился.
– Мерзавец, – прошептал Яношев. – Ну я тебе…
– Любопытно, – снова сказал Торгвальд. – Может, стоит узнать, что произошло? Я не прочь выслушать.
Он рассмеялся.
– Рассказывай, – непреклонно сказал Григорий Эрмату. – Это и есть твоя болезнь? Ты что же, ни разу здесь и не показывался, должно быть?
Эрмату было ясно – сегодня выкрутиться не удастся.
«Принесла нелегкая. Интересно, кто это с ним? Наверняка все из-за него».
Признание о Далином подарке разъяренный тренер выбил из него быстро. В присутствии Лютенсвена он наорал на своего подопечного и пообещал выгнать из спортзала. В глазах Яношева стояли слезы – такого позора он не испытывал даже тогда, на своем последнем выступлении.
Торгвальд, посмеявшись и утешительно хлопнув Григория по плечу, отбыл.
– Если еще раз придешь таким на тренировку – мы расстаемся, – сказал Григорий Эрмату. – Если это повторится – я устрою так, что перед тобой закроются двери всех залов.
С этими словами Яношев покинул своего подопечного.
«Я не вижу места спорту в будущем».
…Против своей воли, но Торгвальд все же несколько заинтересовался происходящими в спортивной жизни событиями. С помощью нескольких звонков он даже вышел на Паунда и попытался побеседовать с ним, дабы выяснить его точку зрения. Торгвальд всегда действовал напрямую. Однако, узнав, что речь пойдет о произошедших изменениях в кодексе, Жан-Франсуа отказался от беседы.
– Мне надоела эта шумиха, – сказал он. – Мне надоело в тысячный раз повторять: я, как здравомыслящий человек, против того, чтобы кто-то насиловал себя подобным образом. Когда мне предлагают выжимать из одних людей последние соки ради того, чтобы они развлекали других людей, – я отвечаю: этому не бывать.