Сингуматор

Венцель Виктор Доминик

Конечно, был вариант вырваться из этого сонного царства. Пройтись по улицам, перевести дыхание в парке, прийти в себя в сквере или в ближайшем кафе, но даже мысли о том, что придется покидать дом, приводили ее в такой ужас, что она не могла справиться с дрожью. Как давно она говорила об этом с собственной матерью? Вчера? Или это было позавчера. А может, и неделю назад – она не могла сказать точно.

Теперь Урсула смотрела на слово «Октябрь», набранное округлым шрифтом на белом листе календаря. Осознание приходило медленно и неохотно, словно пробивалось, сквозь вату. Двадцать один день превратился в сплошной серый поток монотонных будней, полных звенящей тишины, глупых разговоров по телефону, редких визитеров и привкуса успокоительных таблеток, пустые упаковки которых она утром относила

в мусорный бак. Три или четыре раза за этот срок она нашла в себе силы выбраться в ближайший магазин, несколько раз заказывала доставку прямо на дом, но продукты, почти нетронутые, так и остались лежать на полках холодильника – голода она почти не испытывала, а вот сонливость сводила ее с ума. Даже бодрствуя, она чувствовала, что находится во сне, а просыпаясь, всегда чувствовала себя слабой и разбитой. Прием лекарств давно следовало прекратить, но даже самая идея оказаться с горем один на один оказалась чудовищной. Почти ежедневно, Урсула думала о том, что любые страдания можно прекратить, если быть достаточно решительной – если проглотить несколько упаковок таблеток целиком, и запить их виски, бутылки которого Кальвин заботливо расставил на стойке в гостиной после похорон, то наутро все проблемы решаться сами собой. Эта идея продолжала греть душу, когда осознание потери становилось особенно невыносимым, и она с радостью цеплялась за нее, как за последнее средство. «Уже скоро, – думала она, засыпая на маленьком угловом диванчике в кухне, – Осталось недолго. Я больше так не выдержу».

Время не лечило. Легче не становилось. Ни одно дело больше не занимало ее.

Теперь она задумчиво смотрела на слово «Октябрь», понимая, что совсем не заметила пролетевшего времени. Деревья за окном, куда она почти не смотрела, давно облетели, серое отекшее небо приобрело пронзительный свинцовый цвет, а ветер бросал в стекло пригоршни желтых и черных листьев, тоскливый обложной дождь выбивал нервную дробь, превращая утро, день и вечер в бесконечные сумерки. Интересно, который сейчас час? Урсула огляделась по сторонам, посмотрела на настенные часы, но те остановились на половине восьмого. Эти старинные часы с резными стрелками всегда заводил Хайни – одного полного завода хватало почти на две недели. Интересно, как давно они стоят, что она этого даже не заметила?

Урсула сжала смятый листок календаря и побрела из гостиной в кухню. Вся ее вселенная теперь ограничилась этими двумя комнатами. Второй этаж стал запретной территорией, куда она осмелилась подниматься всего дважды. Да и какой в нем был смысл теперь? Дом погрузился в больной осенний сон, вздрагивая от неожиданных кошмаров и болей, сотрясавших его старые стены. Кажется, Хайни что-то говорил о переезде в следующем году. Или это только казалось ей? А может, только приснилось?

Урсула выщелкнула на белую ладонь три таблетки, проглотила их, запила несколькими глотками воды из графина. Вода была омерзительно теплой. Нужно было поставить графин в холодильник, но для этого необходимо сделать лишних десять шагов до другого конца комнаты. Урсула решила, что не готова к таким усилиям. Она отыскала свой телефон на диване, под смятым пледом и попробовала включить его. Разряженный аккумулятор ответил ярким предупреждением на экране, резанув неожиданным светом по глазам. Кто-то звонил ей за это время? Если да, то кто? Интересно, на сколько дней она выпала из жизни?

Этот вопрос возник в ее голове совершенно случайно. Мысль была новой и незнакомой. Наверное, это была первая идея за двадцать один день, которая позволила ей на мгновение отвлечься. Она провела ладонью по спутанным волосам, прикрыла глаза, выдохнула, присела на край дивана и нащупала другой рукой штекер зарядного устройства.

***

Цифры на экране телефона показывали половину десятого. Значит, она провела без связи, без времени, без сознания почти три последних дня. Интересно, как скоро ее будут искать, если она все-таки покончит с собой? Судя по шести сообщениям о пропущенных звонках не так-то и скоро.

Кто знает, возможно, идея суицида не так уж и плоха. Во всяком случае, подобное существование не слишком-то отличается от смерти, да и тоска рано или поздно станет невыносимой. Еще немного таких переборов с таблетками, и о будущем можно даже не беспокоиться.

Урсула пролистнула еще несколько сообщений, остановилась, приблизила экран к глазам. Звонок от Кристиана Даттмара. Он звонил дважды, последний раз больше недели назад. Кажется, он хотел встретиться, рассказать подробности об аварии, но какой смысл это имело теперь, когда и Катрин и Хайни уже три недели лежат в земле? Урсула оторвала взгляд от экрана, посмотрела в окно, словно собираясь с мыслями, после чего попыталась отогнать от себя привычную дремоту. Из-за успокоительного она плохо помнит последние дни. Может быть, она уже звонила ему, а после просто забыла? Трудно сказать, если все твои воспоминания это только разбитая стеклянная мозаика из тысячи мелких деталей, края которых упорно не подходят друг к другу.

От мысли, что ей придется покидать дом, Урсулу бросило в дрожь. Она поборола напирающий изнутри ужас, отогнала панику, после недолгих размышлений нажала на кнопку вызова.

Длинные гудки резали слух после топкой тишины, царящей в спящем доме.

«Три гудка, – думала Урсула с закрытыми глазами, загибая тонкие длинные пальцы, – Я подожду только три гудка, а после положу трубку. Может быть тогда…»

– Здравствуйте, фрау Воттермах, – наполненный жизнью голос Кристиана показался ей почти цветным – во всяком случае, оттенки красного и желтого замерцали под ее веками, – Рад, что вы наконец-то позвонили мне. Я уже собирался к вам высылать патрульных. Случилось что-то еще?

– Нет. Пока что. – Урсула удивилась тому, как звучит ее голос. После стольких дней молчания, слышать собственный тон было непривычно и тяжело.

– Я звонил вам на домашний.

Урсула поглядела на выдернутый из розетки шнур, передернула плечами. Интересно, и когда она успела отключить его? Да уж, эти таблетки убьют ее быстрее, чем она сама решится на самоубийство. Впрочем, не такой уж и плохой исход. Закрыть глаза, уснуть, и…

– Фрау Воттермах, вы меня слышите?

– Он… он сломался, офицер. Ничего страшного. Простите, кажется, вы хотели, рассказать мне об аварии…

– Не рассказать, а ознакомить с записью видеорегистратора, – поправил Кристиан, и Урсула отметила, что его голос изменился, – Есть кое-какие новости по этому делу. Вы можете подъехать в участок к полудню?

– Если вы считаете, что это нужно…

– Это необходимо, – проговорил Кристиан жестко, – Я предупрежу дежурного о вашем визите. Он проводит вас прямо в мой кабинет.

От мысли, что ей придется выходить из дома, Урсуле стало не по себе. Дело было даже не в дожде, слякоти и промозглом сыром холоде. Она никого не хочет видеть, слышать и знать. Ей слишком комфортно здесь, среди воспоминаний на маленьком угловом диванчике, в темноте и пустоте ее кухни. И зачем только она решила позвонить? Что этот Даттмар так настырно хочет ей показать? Разве есть на свете что-то такое, что может поднять из могил мертвых?

– Фрау Воттермах, с вами точно все в порядке? Я могу прислать патрульную машину за вами.

– Нет-нет, офицер, я слышу вас. Я буду у вас в полдень, – слова сорвались с языка прежде, чем она успела пожалеть о них, – Не волнуйтесь. Мне уже легче.

– Вот и хорошо, – подытожил Кристиан, и она услышала, как он чиркает по бумаге шариковой ручкой, – Тогда до встречи.

Он положил трубку первым, а она еще несколько мгновений продолжала слушать короткие гудки.

2

Кабинет Кристиана Даттмара был залит желтым светом электроламп. Серый полог дождя наглухо занавесил единственное окно у него за спиной, и углы комнаты пребывали в зыбком полумраке, рассеять который не могли плафоны под потолком, ни две настольных лампы по углам стола, ни даже экран компьютера. Здесь было чисто, холодно и неуютно – да и насколько можно быть уютно в кабинете полицейского. Немного выше стола, с левой стороны висел календарь на прошедший год с обнаженной красоткой. Наверное, его не сняли до сих пор только из эстетических побуждений. Это было единственное яркое пятно – все остальное было выдержано, как в больнице, сухо, по-деловому, в черном и белом цвете.