Синие берега

Цветов Яков Евсеевич

– Продержимся до полной темноты и попробуем рвануть отсюда, произнес Семен.
– Может быть, прорвемся.

– Единственный выход. Единственная возможность. Потому что утром с нами будет покончено.

"Утром кончатся патроны, кончатся гранаты, умрут раненые, которые сейчас еще как-то в состоянии стрелять, и всё", - размышлял Андрей.

– До темноты продержимся.
– В этом он не сомневался.
– Давай наверх. А я тут...

Андрей вошел в класс, седьмой "Б".

– Пиль.

– Я.
– Тон Пилипенко огорченный.
–

Лент уже в обрез. Верно, товарищ лейтенант, трохи погорячился. По моей горячности, мне, должно, не воевать, а по Дерибасовской с девками шаландаться.

– Ладно. Одно другому не мешает.

– А плечо дергает, трясця его матери, - почти равнодушно сказал Пилипенко.
– Как перевязала, так и пошло. Перевязывать бы не надо.

– Пиль. Время от времени пускай очередь. Для острастки.

Андрей снова вышел в коридор. Темнота, прочная, густая, заполняла все, и он медленно пробирался сквозь нее. Он услышал голос Петруся Бульбы:

– Патроны кончились. Сянский! Мотай за патронами.

– А у кого взять?

– А все равно. У кого возьмешь, у того и взять.

Сянский уже в конце коридора, возле Данилы.

– Патроны?
– по привычке проворчал Данила.
– Кому? Бульбе? А! вспомнил, что у Петруся Бульбы автомат, тот, что Пилипенко и Вано отобрали у гауптмана возле домика дорожного мастера.
– На! Бери. Рассыпные. Сам магазин набьешь. Мне б, голуба, за патроны подымить принес. Махры... Данила чуть высунул кончик языка и, жмурясь, мысленно склеивал свернутую цигарку.
– Одну б затяжку... А то, хоч пуля, хоч бомба, а усну.

И верно, сколько люди уже без сна.
– Андрей не двигался с места. Короткая передышка минувшей ночью в лесной сторожке, и только. Он и сам чувствовал, что тело наполовину убито, оно не в состоянии выполнить то, что приказывает сознание, оно требует воды, требует хлеба, требует сна, особенно сна.

Глаза Андрея смежились, на несколько секунд все выключилось, школа тоже, он рухнул в пустоту. Он открыл глаза, и понял, что спал несколько секунд. Его разбудила жажда. Ему давно хотелось пить. Очень хотелось пить. Все в нем высохло. Он знал, жажда терзала всех. Оба бачка - в коридоре и в комнате Романа Харитоновича - пусты. И фляги пусты. Он вспомнил, пуля пробила флягу на боку Петруся Бульбы, и Петрусь жадно приложил ее к губам, пальцами прижал дырки, чтоб и капля не стекла на пол. Андрей опять прикрыл глаза, вместе с Петрусем высасывал сейчас из пробитой пулей фляги каплю за каплей. Он ощутил прохладный, живительный вкус воды и втягивал, втягивал ее в себя, она не утоляла жажды - пить бы, пить, без передышки, без конца. Очень хотелось пить. Он чуть не застонал.

Он стал думать о том, как будет выбираться отсюда. Ясности не было. Сильное желание, чтоб это произошло, вызывало надежды, и он видел себя уже за пределами школы. В голове был лес, тот, что за школой, большой, спасительный лес, и родники, прежде всего родники, родники, полные булькающей воды, и огороды у околиц селения, где можно выбрать картошку, свеклу, морковь, петрушку, что угодно,

лишь бы грызть...

Легкий стон Вано вывел Андрея из состояния какой-то отрешенности от реального. Он стоял у колонны, позади Петруся Бульбы и Вано.

– Вано, дружище, - нашел Андрей в темноте его плечо.
– Держись, а?

– Хочешь - не хочешь, слушай, а держись.
– Голос Вано рваный, осекающийся.

– Вано, дружище...
– Что еще сказать? Андрей не знал, что сказать. Что можно в его положении сказать?
– Вано, мне очень тяжело, - вырвалось. И странно, сказав это, он почувствовал небольшое облегчение, будто именно эти слова и мешали ему, и угнетали, и лишали сил, и он освободился от них.
– Не все потеряно, Вано. Обведем немцев, выберемся отсюда.

– Лейтенант! Андрей!
– Андрей повернулся на зов. Семен искал его.

– Я!

Андрей услышал, Семен подошел.

– Ни черта не видно, - негромко сердился Семен.
– Послушай, Андрей, немцы притихли, наверное, укрылись где-нибудь, дрыхнут.

– Дрыхнут? Возможно. Так работа какая же была у них! Измотались. Сил-то надо набраться на утро.

– Нам не о них заботиться, - о себе.

– Забочусь, Семен: стреляю. Пока есть чем стрелять. А когда не будет, тогда...

– Тогда будет поздно. Надо что-то предпринимать.

Если б знал Андрей, что предпринять!

И, словно отвечая на мысль Андрея, Семен сказал:

– В нашем положении - вечер утра мудреней. Пока немцы дрыхнут или что, будем выбираться. Давай так: я выхожу первым. Вместе с кем? С Данилой, скажем. Ждете минут десять. Если обойдется спокойно, осторожно выбираетесь. И - к лесу. Ничего другого не вижу. Надо рискнуть. Может, и получится.

Андрей молчал, думал.

– Уж дозор немцы непременно оставили, - произнес наконец. Наткнешься на него, и - переполох. Опять начнется пальба.

– Дозор! Ну да. Дозор оставили. Не взвод, не отделение же. А у Данилы кинжал. Одного если, уберем запросто. А если двое, свалим и второго.

– Гладко, - вздохнул Андрей.

– Какое там - гладко!

– А если отвлечь немцев огнем с другой, противоположной стороны школы?

– Давай втихую.

– Попробуем. Роман Харитонович!

Неторопливые, шаркающие шаги.

– Слушаю вас.

– Будем уходить, - сказал Андрей.

– Надеюсь, и я с вами?

– Да.

– Слушаю вас.

– Посоветуйте, через какой ход? Правый? Левый? И куда подаваться, когда выйдем за порог.

В тишине слышалось дыхание Романа Харитоновича.

– Левая дверь, - сказал он наконец.
– Несколько шагов, и по тропинке вниз, под взгорье. Потом не прямо, как вы шли сюда из рощи, а влево. Сельский базар, я говорил вам, останется в стороне, сразу выйдем в овражистую долину. А там и лес.

Все молчали.

– Быстро и тихо разбирать парты у левого входа, - приказал Андрей. Собраться здесь. Оружие, боеприпасы с собой. Бульба, поможешь Вано. Саша, быстро за Полянцевым! Никакой возни. Полная тишина. Все ясно?