Синие цветы I: Анна
Шрифт:
Я рассмеялась притворно весело и закрыла уши наушниками. Я представила, как ладони Науэля скользят по обнаженной спине авторши этого чтива, и поспешила прогнать раздражающее видение. Я должна отвлечься. Пусть даже мне поможет в этом дебилка, застревающая в состоянии абсурдного изумления над каждым забором.
Я прочла виртуозный диалог между героиней и ее наставником. В процессе беседы главная героиня безустанно изрыгала цитаты древних философов. В ненавязчивых комментариях автор обращала наше внимание на уникальный ум героини, что привело меня в озлобление и заставило отправиться на поиски карандаша.
Карандаша не было. В бессильной
Девушка с вялотекущей манерой пения вдруг проснулась и переключилась на исполнение вздрагивающей безумной песенки, и я едва не взвизгнула, приветствуя такую перемену. С появлением главного героя стало заметно веселее. «Самодовольный кретин», – накарябала я. Кассета закончилась, и я перемотала пленку к началу.
«Он опустился в кресло, вытянув длинные, стройные, сильные, мускулистые ноги».
«Избыток восславляющих главного героя прилагательных выглядит нелепо», – разошлась я, но карандаш затупился прежде, чем я хотя бы добралась до «героя».
Эти персонажи слишком оторваны от реальности. Их достоинства чрезмерны, а недостатков якобы нет вовсе. Науэль с его красотой хотя бы внешне походил на героя романа. Впрочем, ни в одной книге я не читала про героя, который побывал в постели с представителями обоих полов, причем не всегда выступая в активе.
«Какая тоненькая талия, – подумал герой. – Я мог бы обхватить ее большими и указательными пальцами».
М-да. Чтобы обхватить большими и указательными пальцами мою талию, потребуется двое мужчин. Может, у него просто слишком большие руки? Хотя главный герой и подумывал обхватить героиню, та решительно сопротивлялась всем его домогательствам, так как была чиста и непорочна и дожила до восемнадцати, сохранив в неприкосновенности свою талию и прочие части тела.
У меня свело челюсти, с такой силой я их стиснула. Я-то была не так невинна. Я бы предпочла, чтобы те двое не ограничились измерением моей талии на пальцах. Или трое. Или четверо. Я совсем озверела.
Двадцать страниц спустя герой уже мечтал о детях, которых родит ему главная героиня (как минимум пять), и я подумала: «Какого хрена! С такими габаритами эта бедная убогая способна разве что выдавить из себя пару ящериц!» Если не переломится надвое уже во время секса…
Я захлопнула книжку, рванула наушники и сгорбилась, запустив пальцы в свои растрепанные волосы. Это все неправда!
Придуманные девушки всегда выглядят хорошо, даже затерявшись в раскаленной пустыне, даже погружаясь в трясину, даже с волосами, не мытыми неделю, а мне достаточно не выспаться. Они умудряются срубить оргазм при сексе в любых обстоятельствах и обстановке, несмотря на полное отсутствие предыдущего сексуального опыта, а я едва понимаю значение слова «оргазм» и временами сомневаюсь в самом существовании этого явления. Они так блядски совершенны, их любовь не бывает безответной, и после череды неприятностей с ними неизменно происходит что-то глупое и чудесное. Так, может, в этом все дело?
У меня карие глаза и каштановые волосы, я не примечательнее воробья внешне. Я так ужасающе обычна, а с обычными людьми не случается ничего, кроме обычного и будничного. За неприятностями
Единственным чудесным происшествием в моей жизни была встреча с Науэлем. Один шаг из ряда вон. Но если произошло единичное отступление от правил, это же еще не значит, что игра поменялась? Не поменялась.
Я вижу это очень отчетливо сейчас, когда Науэль оставил меня, чтобы трахнуть крашеную романистку, живущую в доме с золотыми рыбками. Неудачница. Я застряла в своей постылой безрадостной жизни, как насекомое в цементе. Как я ни дергаюсь, ситуация остается прежней.
В комнату заглянул кто-то, но я не подняла головы. Я еще надеялась на возвращение Науэля полчаса назад, но сейчас уже нет. Было около пяти утра. Музыка внизу стихла в какую-то минуту, а я и не заметила.
Я понимала, что не следует обвинять Науэля в своем разочаровании и в том, что он оставил меня на съедение моим дурным мыслям. Но обвиняла. Науэль ушел от меня в красный свет, бросил одну, словно его никогда и не было рядом.
Я попыталась объяснить себе, что я была и есть совершенно одинока, это нормально, и никто ничего мне не должен. Я не имею права воспринимать этот поступок Науэля как плевок в лицо. Я сама напридумывала себе невесть что, и только я виновата в своей обиде.
Интересно, а эта осветленная графоманка знает, что такое оргазм?
Не реветь. Ситуация этого явно не заслуживает. И не вслушиваться в тишину, пытаясь различить то, что меня не обрадует.
Я слонялась по комнате, долго, несколько часов, потом прилегла на кровать и в итоге то ли задремала, то сильно задумалась. Из этого состояния меня вырвали в реальность пронзительные крики.
Накинув пальто, убрав плеер в карман, я вышла из комнаты и пошла на вопли. Гостевые комнаты все или почти все были заняты. Сквозь приоткрытые двери я видела людей, спавших одетыми поверх покрывал, вповалку, храпящих на разные лады. Кажется, скандал потревожил только меня. Коридор повернул. Кричали в самой дальней комнате.
Комната оказалась не заперта, и я вошла. Мое сумеречное состояние сделало меня безразличной к соблюдению правил приличия, да и обстановка в этом доме не способствовала. Эти двое не посмотрели в мою сторону, как будто я была лишь сквозняком, протиснувшимся под дверью. Кажется, я уже начинала привыкать к тому, что меня здесь не видят в упор.
Полуголый Науэль сидел на кровати. Выражение его лица было не более эмоционально, чем посмертный слепок. Романтичная графоманка стояла напротив зеркала, облаченная в золотисто-бежевую шелковую ночную рубашку с таким глубоким декольте, что я бы не удивилась, заметив в нем лобковые волосы. С растрепанными волосами и расплывшейся от слез косметикой она выглядела не очень хорошо, демонстрируя, что, в отличие от ее героинь, ей сложно оставаться эталоном внешней безупречности, когда ситуация этому не способствует.
– Ты чудовище! – сказала она с придыханием и театрально прижала ладони к груди. – Ты вернулся лишь для того, чтобы освежить мои раны и покинуть меня снова!
Науэль закатил глаза. Выслушивать эти цитаты из любовных романов у него сил не было. Он заглянул под кровать и вытащил свою футболку.
– Не припоминаю, чтобы вчера я обещал остаться, – судя по раздраженно-тоскливой гримасе и механической интонации, он произносил эту фразу отнюдь не впервые за утро, и ему успело надоесть.
– Как ты бесчувственен, – она заморгала, проливая на щеки новые потоки слез.