Синие пташки-пикушки (рассказы)
Шрифт:
– На кашу бы колосков-то, - заикнулся я, но бабушка тут же замахала руками:
– Что ты, что ты, внучек! Углядит кто - беды не миновать.
Видно, есть какое-то чутье у старых людей. Не успели подняться с обочины, как загремели за тальником дрожки и перед нами оказался бригадир Сано, или, как его за глаза называли, - Лужена Глотка.
– Чо, рожь воруете? А ну высыпай грузди!
– заорал он на нас.
– Почто ты напраслину возводишь, Олександр Ефимович, - растерялась бабушка.
– Да нешто злодеи мы с внучком-то?
Знал ведь Сано большеротый: Лукия Григорьевна и на восьмом десятке лет все еще работает в колхозе, и три сына ее воюют на фронте. Но приставили его к должности - никого не щадил. Бабушка с жалостью вывалила грузди из корзин и рубашки, развязала и запон.
– А карманов-то у нас нет, - развела она руками.
– Но-но, смотрите у меня!
– пристращал он, и снова загремели дрожки.
Сано угнал так же быстро, как и появился. Кажется, не видел я его пустых глаз на мясистом корявом лице.
– Исповедались, Васько, - печально вздохнула бабушка и начала собирать грузди.
– Ты хоть не вырасти этаким. Запоминай...
Перепел во ржи больше не подавал своего голоса...
Слышишь, бабушка? Не лепешки из кобыляка, а хлебушко нашел, родимая, слышишь?..
Счистил я с булки оспинки земли и огляделся по сторонам. Направо спелилась пшеница, колос к колосу, каждый в четверть. И никто нынче не тронет ее, пшеницу, кроме комбайнов. И никакого мальца с бабушкой не заставят вываливать на дорогу грузди. Даже в шальную голову не заскочит мысль о досмотре.
Налево низинкой густо зеленел рослый кобыляк. Конечно, сорняк он. С пашен сжили его, а покосы вон затягивает. Но что бы мы ели в войну, если бы не кобыляк? У деревни начисто съедали и за шесть верст к Рассохе за ним ходили, бруснили листья и метелки в мешки.
Морозная дрожь метнулась спиной: здесь, на пыльной дороге капали мои слезы, когда искали с бабушкой хлебушко - дневной пропитал на двоих.
КАК Я УЧИЛ БАБУШКУ
Дядя Ваня, он же лёлко - так у нас называют крестных, женился на моей бывшей учительнице Нине Николаевне. Она приехала к нам в Юровку после института с Волги и многие здешние слова долго не могла понять, да и теперь еще нередко просит дядю Ваню растолковать ей то или иное бабушкино слово. Нина Николаевна не смеется над речью свекрови, но мне, окончившему восьмой класс средней школы в райцентре, стыдно за бабушку, а заодно и за самого себя.
"Как же научить неграмотную бабушку правильно, по-русски разговаривать?" - часто думал я, однако советоваться с кем-то стеснялся.
И вот, когда дядя Ваня с Ниной Николаевной уехали проводить отпуск у нее на родине, подвернулась ненастная погода. Вёдро, как мы порешили с бабушкой, сглазила заведующая избой-читальней Шура Мальгина. Пока я рисовал длинными цветными карандашами карикатуры для колхозной стенгазеты, Шура тренькала на балалайке и пела одну и ту же частушку:
Вот она посыпала
Погода сыроватая,
Сама белого лица
Любила черноватого...
– Кого, кого ты опять присушила?
– Бабушка хитро прищурилась на бойкую рыжую девку, но Шура озорно стрельнула зелеными глазами и отмахнулась:
– А никого, Лукия Григорьевна! Никого! Наши-то кавалеры в солдатах и по фэзэо...
– Ну тогда небушко изурочишь, дождя наворожишь, - заметила бабушка.
И верно, в самый разгар сенокоса, когда позарез нужна сухая погода, затянуло небо облаками и заненастило. Подойдет перевала - ливнем льет, в промежутках бусенец матрусит. Земля напилась, не принимала в себя дождь, и все кругом водой взялось.
Куда по такой погоде? Ни в лес, ни на речку ловить щук жерлицами, ни в огород...
Бабушка вязала шерстяные носки Нине Николаевне, а я перебирал книги своей тетушки. Правда, тетей я ее еще ни разу не называл, а все по имени-отчеству, как раньше в школе.
Книги все много раз читаны-перечитаны, ни одной новой нету. И вдруг под тетрадями увидел книгу. Обрадовался вначале, да тут же и огорчился. Не художественная книга, а словарь русского языка. Хотел ее обратно положить, да вспомнил о своем желании научить бабушку правильному русскому языку.
Раскрыл словарь наугад и говорю:
– Бабушка, слушай меня и учись говорить!
– Говорить учиться?!
– изумилась она.
– Да ты в уме ли, Васько? Девятый десяток живу, и никто мне не баял, будто я говорить не умею.
– Да нет, бабушка, говорить-то ты умеешь, но говоришь неправильно.
– Чего, чего?!
– засмеялась она.
– Как ето неправильно?
– Как? А вот так! Скажи мне слово - интеллигенция.
– Ин-ин...
– неуверенно начала повторять она и скороговоркой выговорила: - Интелего!
– Ну и неправильно!
– захохотал я и снова уткнулся в книжку. Скажи - автобус.
– Табус!
– не задумываясь, брякнула бабушка.
– Массив - скажи!
– Шшив!
– отвечает бабушка.
– Да никакой не шшив, а массив!
– сержусь я.
– Допустим, массив леса, массив хлеба, поле то есть!
– Эвон что, - не обижается бабушка, продолжая ловко вязать носок.
– А по мне, так оно и есть поле. Ну пашня, ну покос, ну увал, ну угор... Правильно?
– Нет, бабушка, не правильно! А скажи, кем работает дядя Ваня?
– В школе этим, этим...
– Военруком!
– подсказываю бабушке, и она с облегчением подхватывает:
– Во-во! Им, им и робит!
– Так ты скажи, скажи!
Однако бабушка не повторяет слово военрук, а смеется. И я смеюсь, вспомнив, как шли мы с ягодами из Согры по соседней деревне Макарьевке и знакомая старушка задала Лукии Григорьевне этот же самый вопрос:
– Кем у тебя Ваньша-то робит?
– А индуком в школе!
– отозвалась бабушка.
Странное дело: старушка поняла ее и не переспросила...