Синие звезды
Шрифт:
«Вот проклятая собака! Это тебе не то что Жарька. Той что ни кинь, все сожрет», — подумал Кирюшка, проскочив сквозь калитку. Он сунул в рот оставшийся кусок лепешки и быстренько побежал под гору — туда, где чуть виднелись суетившиеся у берега люди.
Матвея он нашел у кузницы.
— Чай пить иди. Тетка зовет, — позвал его Кирюшка.
— Уйди, Кирька… зашибу, — ответил Матвей, нагибаясь и принимая на спину большой кузнечный мех.
Повертевшись около кузницы, Кирюшка пошел к амбару, где стояли подводы.
— Чай пить иди, твоя тетка зовет, — передал ему Кирюшка, — а то, говорит, она и так два раза чайник доливала.
— Ты куда кладешь? Ты как мешок кладешь? — бросаясь к телеге, писклявым голосом заорал Калюкин. — Клади дырой вверх. Куда зерно в грязь сыплешь!
И, сдернув с головы шапку, он поставил ее под желтую струйку высыпающегося из прорехи овса.
— Что за чай? — сердито ответил он Кирюшке. — Какой тут чай?!
Он обернулся, прикидывая, куда бы это высыпать из шапки овес, но в это время его крикнули, и, сунув шапку с зерном Кирюшке, он исчез среди народа, толпившегося у амбаров.
Кирюшка постоял, постоял, но вскоре стоять ему надоело, и он прошел на пригорок, где в толпе увидел ссутулившегося Федора Калганова.
Отсюда, с пригорка, хорошо было видно, как в четырех крайних избах поспешно выволакивали все пожитки.
Седая и очень кроткая с виду старуха тяжело поднималась в гору. В одной руке она бережно несла старую, разбитую икону, а другой цепко держала рыжего, злобно мяукавшего кота.
Позади старухи две бойкие девчонки тянули за рога упиравшуюся козу. А за ними, пушистой вербовой хворостиной подгоняя пару гусей, шагал уже знакомый Кирюшке подводчик дед Пантелей.
Поравнявшись с Федором, дед остановился и поздоровался.
— Твоя хата? — спросил Федор, показывая на самую крайнюю избенку. — А ведь недолго, пока и затопит.
— Затопит, — беззлобно согласился старик. — Нас это со старухой годов шесть назад уже топило. И как затопило — ночью. Сами еле выбрались. Лошадь вывести не успели. Телка пропала… Поросенок да две, что ли, курицы… Ариша, — виновато спросил он у отпустившей кота старухи, — что у нас тогда, две или три курицы потопло?
— Три курицы, старый дурак! — неожиданно очень злым голосом ответила старуха. — Три курицы да один петух, чтоб на твою голову хвороба села! Говорила я тебе, не трогай икону — сама сниму. Так нет. Полез. Разбил стекло, раскокал лампадку. Вот погоди… — злорадно пригрозила она, — погоди, снесет избу в реку — пойдешь по миру, тогда узнаешь, как за иконы браться.
— Все от бога, — смущенно пробормотал дед Пантелей, оборачиваясь к Федору. — А я что же…
— Зря сердишься, старая, — успокоил Федор. — Как так — по миру? Нынче нет такого закона, чтобы колхозник да вдруг — по миру!
— Я ведь тоже понимаю, что зря, — приободрившись от хорошего слова, заговорил старик. — Мне шестьдесят годов, а у меня семьдесят трудодней на колхоз выработано, да по ночам — сторожем — керосин при тракторах стерегу. Да у старухи восемнадцать дён — овец стерегла. А она, глупая баба, что понимает… Весна, — добавил он, улыбнувшись и показывая на голубой сверкающий горизонт. — И до чего же хорошее времечко это — весна!
— А никак, пошла.
— Пошла, пошла, — послышались вокруг Кирюшки озабоченные голоса.
И точно, из-за реки с раскиданными по ней островками дунул холодный ветер. Льду еще не было видно, но вода поперла с большой, все увеличивающейся силой.
В течение нескольких минут она заняла двор крайней избенки и, взметнув мусор, остатки дров и соломы, хлынула дальше, подбираясь к амбару, от которого только что отъехали последние, груженные зерном подводы.
— Кирюшка, — спросил потный и красный Матвей, — ты что это шапку держишь? А тебя Калюкин ищет.
— А зерно куда? — спросил Кирюшка. — Я, дядя Матвей, пересыплю зерно в карманы, а то у меня и так на холоду все руки занемели.
— Сыпь да беги скорей.
Набив зерном карманы, Кирюшка побежал разыскивать Калюкина. Но вскоре он остановился возле кучки мужиков, баб и ребятишек, обступивших какого-то лохматого и горбатого мальчугана.
Этот лохматый и горбатый, воткнув посреди круга кривую палку и притопывая возле нее, спокойно и гордо распевал такую песню:
Дело было на заре У Семена во дворе, Он лопатою копал, Что-то по земле искал.Дружный и непонятный для Кирюшки хохот раздался при этих словах вокруг певца. А он, спокойный и уверенный, прошелся с вывертом вокруг палки, топнул ногою, как заправский танцор, и продолжал:
Если б солнышко не грело, Не просохла бы вода. Отчего изба сгорела?… …Тири-ри да тара-та.И хотя опять Кирюшка не нашел в словах этой песни никакого смысла, кругом зашумели и засмеялись.
— Ишь ты! Фигуран фигуряет, — услышал Кирюшка снисходительно-насмешливый голос. — И скажи, что за человек!
Вспомнив ночной случай, Кирюшка с любопытством сунулся поближе. Но, не глядя под ноги, он споткнулся и упал, растянувшись почти посередине крута. При этом из всех карманов его потекло пересыпанное с Калюкиной шапки зерно.
— Вор, — спокойно и почти торжественно изрек Фигуран, показывая пальцем на смущенно поднявшегося Кирюшку. — Вор и расхититель колхозного имущества. Начнемте же, колхозники, суд над расхитителем.