Синтетический человек
Шрифт:
Он отступил в сторону и девушка вошла.
– Вы очень любезны, мистер Монетр. Я понимаю, что вы должно быть ужасно заняты. И возможно вы совершенно не сможете мне помочь.
– Я возможно не помогу если и смогу, - сказала он.
– Присаживайтесь.
Она села на простой фанерный стул, который стоял в конце наполовину стола, наполовину лабораторной полки, которая занимала почти всю торцевую стену трейлера. Он смотрел на нее холодно. Мягкие светлые волосы, глаза временами синевато-серые, временами немного темнее, чем небесно-голубые; нарочитая холодность,
Она сказала:
– Есть одна вещь, которую я должна выяснить. Это случилось много лет назад. Я почти забыла об этом, а потом увидела ваши афиши и вспомнила... Может быть я ошибаюсь, но только...
Она сплела пальцы. Монетр посмотрел на них, а затем вернул свой холодный взгляд на ее лицо.
– Извините, мистер Монетр. Я похоже непонятно говорю. Это все так неопределенно и так - ужасно важно. Дело в том, что когда я была маленькой девочкой, мне было семь или восемь лет, в моем классе в школе учился мальчик, который убежал. Он был примерно моего возраста, и у него была какая-то жуткая ссора с его отчимом. Я думаю, что он был ранен. Его рука. Я не знаю насколько серьезно. Я вероятно была последним человеком в городе, который его видел. Никто его потом не видел.
Монетр взял какие-то бумаги, полистал их, снова положил на стол.
– Я действительно не знаю, чем я могу вам помочь, мисс...
– Хэллоувелл. Кей Хэллоувелл. Пожалуйста, выслушайте меня, мистер Монетр. Я проехала тридцать миль только, чтобы увидеть вас, потому что я не могу позволить себе упустить даже минимальный шанс.
– Если вы расплачетесь, вам придется убраться, - проскрежетал он. Голос был настолько грубым, что она вздрогнула. Затем он сказал, мягко: Пожалуйста, продолжайте.
– Спасибо. Я быстро... Только стемнело, была дождливая туманная ночь. Мы жили возле шоссе, и я зачем-то вышла на заднее крыльцо... я не помню... не важно, он был там, возле светофора. Я заговорила с ним. Он попросил меня никому не говорить, что я его видела, и я никогда не говорила, до сих пор. Потом, - она закрыла глаза, очевидно пытаясь восстановить в памяти каждую деталь, - мне кажется кто-то позвал меня. Я вернулась к калитке и оставила его. Но я снова выглянула, и увидела как он залезает в кузов грузовика, который остановился у светофора. Это был один из ваших грузовиков. Я уверена в этом. То, как он был раскрашен... и вчера, когда я увидела ваши афиши, я подумала об этом.
Монетр ждал, его глубоко посаженные глаза ничего не выражали. Вдруг он похоже понял, что она закончила:
– Это случилось двенадцать лет назад? И, я полагаю, вы хотите узнать добрался ли этот мальчик до карнавала?
– Да.
– Он не добрался. Если бы он добрался, я бы наверняка знал об этом.
– О...
– Это был слабый звук, огорченный, но покорный; очевидно она и не ждала ничего другого. Она заметно собралась и сказала:
– Он был маленьким для своего возраста. У него были очень темные волосы и глаза и удлиненное лицо. Его звали Горти - Гортон.
– Горти...
– Монетр порылся в памяти. В этих двух слогах было знакомое звучание, почему-то. Так, где... Он покачал головой.
– Я не помню никакого мальчика по имени Горти.
– Пожалуйста постарайтесь. Пожалуйста! Вы понимаете...
– Она посмотрела на него испытующе, вопрос застыл в ее глазах.
Он ответил на него, сказав:
– Вы можете верить мне.
Она улыбнулась:
– Спасибо. Знаете, есть один ужасный человек. Он когда-то был ответственным за этого мальчика. Он ужасно обращался со мной; это связано со старым судебным делом, и он может суметь сделать так, что я не смогу получить деньги, которые мне причитаются после достижения совершеннолетия. Они мне нужны. Не для меня; для моего брата. Он собирается стать врачом и...
– Я не люблю врачей, - сказал Монетр. Если существует большой колокол ненависти, такой как большой колокол свободы, он звонил в его голосе, когда он говорил это. Он встал.
– Я ничего не знаю ни о каком мальчике Горти, который исчез двенадцать лет назад. Я не заинтересован в его поисках во всяком случае, особенно если поступая таким образом я помог бы человеку стать паразитом и дурачить пациентов. Я не похититель детей и ничего общего не буду иметь с поисками, которые пахнут этим шантажом в довершение всего. До свидания.
Она встала вместе с ним. У нее были круглые глаза.
– Я - мне очень жаль. Действительно...
– До Свидания.
На этот раз это бал бархат, использованный с тщательностью, использованный, чтобы показать ей, что его мягкость это виртуозное мастерство, притворство. Она повернулась к двери, открыла ее. Она остановилась и оглянулась через плечо.
– Могу ли я оставить вам свой адрес на тот случай, если когда-нибудь, вы...
– Не можете, - сказал он. Он повернулся к ней спиной и сел. Он услышал, как дверь закрылась.
Он закрыл глаза и его ноздри щелочки расширялись пока не стали круглыми отверстиями. Люди, люди, и их сложные, бесполезные, неважные махинации. В людях не было никакой тайны; никакой загадки. Все человеческое может быть выведено на свет, если спросить просто:
– А что это вам дает?...
...Что могли люди знать о форме жизни, для которой идея приобретения была чужда? Что мог человек сказать о своих родственниках-кристаллах, живых камнях, которые могли общаться друг с другом и не решались, которые могли действовать совместно друг с другом и не снисходили до этого?
А что - он позволил себе улыбнуться - что люди будут делать, когда им придется бороться против чуждого? Когда им придется столкнуться с врагом, который нанесет удар, а потом не сочтет нужным закрепить его - а затем нанесет другой тип удара, другим способом, в другом месте?
Он погрузился в понятливые лишь избранным мечты, идя со своими кристаллами против суетливого, глупого человечества; забыв в своих мыслях бессмысленные волнения девушки, ищущей давно потерявшегося ребенка, по каким-то собственным мелким корыстным причинам.