Синтетический человек
Шрифт:
– Ты выкопаешь яму, понимаешь, - проворчал он, - и ты опустишь в нее это, и засыплешь его. А затем что ты, черт побери, делать с остальной своей жизнью?
Он почувствовал кого-то возле двери. Он вынул носовой платок и вытер глаза. Они все еще пекли. Он выключил настольную лампу и подошел к двери. Солум.
Горти вышел, закрыл за собой дверь и сел на ступеньку.
"Что, так плохо?"
– Похоже, что
– Я - пожалуй не думал, что она останется мертвой до этого момента.
– Он подождал минутку, а потом сказал хрипло: - Поговори со мной, Солум.
"Мы потеряли примерно треть наших странных людей. Каждого в радиусе двухсот футов от этого твоего удара."
– Пусть упокоятся с миром.
– Он посмотрел на стоявшего над ним зеленого человека.
– Я действительно имею в виду, Солум. Я не просто так сказал.
"Я знаю."
Молчание.
– Я не чувствовал себя так с тех пор как меня выгнали из школы за то, что я ел муравьев.
"А зачем ты это делал?"
– Спроси у моих кристаллов. Когда они работают, они создают чертовскую нехватку муравьиной кислоты. Я не знаю почему. Я не мог не есть их.
– Он принюхался: - Я чувствую их запах сейчас.
– Он наклонился и снова принюхался.
– У тебя есть огонек?
Солум дал ему зажигалку, зажег ее.
– Я так и думал, - сказал Горти.
– Наступил прямо на муравьиную кучу.
– Он взял оттуда щепотку и просеял ее на свою ладонь.
– Черные муравьи. Маленькие рыженькие намного лучше.
– Медленно, почти неохотно, он перевернул руку и стряхнул мусор. Он отряхнул руки.
"Идем в столовую, Горти."
– Да.
– Он встал. На его лице была растерянность.
– Нет, Солум. Ты иди вперед. Мне нужно кое-что сделать.
Солум грустно покачал головой и пошел. Горти вернулся в трейлер, нашел в темноте дорогу к задней стенке, где Людоед хранил свои лабораторные препараты.
– Она должна быть где-то здесь, - пробормотал он, включал свет. Соляная, серная, азотная, уксусная - ага, вот она.
– Он взял бутылку муравьиной кислоты и открыл ее. Он нашел кусочек ваты, смочил его в кислоте и прикоснулся языком.
– Вкусно, - пробормотал он.
– А это что? Рецидив?
– Он снова поднял кусочек ваты.
– Это _т_а_к_ хорошо пахнет! Что это? А мне можно немного?
Горти сильно прикусил язык и повернулся.
Она вышла на свет, зевая.
– Надо же было мне уснуть в таком странном месте... Горти! Что случилось? Ты - ты плачешь?
– спросила Зина.
– Я? Никогда, - сказал он. Он обнял ее и зарыдал. Она обнимала его голову и принюхивалась к кислоте.
Спустя некоторое время, когда он затих, и когда у нее был свой кусочек ваты, она спросила:
– В чем дело, Горти?
– Мне нужно много рассказать тебе, - сказал он мягко.
– В основном о маленькой девочке, которая была чужаком, пока не спасла страну. А потом собралось что-то вроде международного гражданского комитета, который позаботился о том, чтобы она получила свои документы и мужа в придачу. Удивительная история. По-настоящему артистическая...
Часть письма:
"...в больнице, просто отдыхая, малыш Бобби. Я думаю, что у меня просто было переутомление. Я ничего не помню. Мне сказали, что я вышла из магазина однажды вечером и меня нашли блуждающей по улицам четыре дня спустя. Со мной ничего не случилось, совсем ничего, Бобби. Это странно оглядываться на дыру в твоей жизни. Но от этого я стала ничуть не хуже.
Но есть и хорошие новости. Старый противный Блуэтт умер от сердечного приступа на карнавале.
Моя работа у Хартфорда ждет меня, когда бы я ни вернулась. И послушай, помнишь странный рассказ о гитаристе, который одолжил мне триста долларов в ту ужасную ночь? Он прислал мне записку через Хартфорда. Там пишется, что он только что унаследовал бизнес стоимостью в два миллиона и что я могу оставить деньги себе. Я просто не знаю, что делать. Никто не знает где он, и вообще ничего о нем. Он навсегда уехал из города. Один из соседей сказал мне, что у него две маленькие дочери. Во всяком случае с ним были две маленькие девочки, когда он уходил. Так что деньги в банке, и папино наследство в портфеле.
Так что не волнуйся. Особенно обо мне. Что касается этих четырех дней, они не оставили на мне никакого следа; ну, маленький синяк на щеке, но это пустяк. Вероятно это были хорошие дни. Иногда, когда я просыпаюсь, у меня возникает такое чувство - я почти могу его определить словами - это что-то вроде полу-памяти о том, что я любила очень хорошего. А может быть я все это придумала. Теперь ты смеешься надо мной..."