Синтез
Шрифт:
— Подошло, — вздохнув с облегчением, пробормотал Максим.
Часть XI. Глава 8
Дрова потрескивали в печке, и это создавало ощущение уюта. Этот добрый сладкий запах. В комнате было очень тесно. Древний дубовый шкаф, превращённый в хранилище книг и бумаг, узкая кровать, скрипящая от малейшего к ней прикосновения, грубо сколоченный стол, заваленный бумагами, и два стула.
Полдня Максим провел в лесу, поэтому комната осталась не натопленной, а хозяйку он забыл предупредить. Этот деревенский дом был настолько велик, — когда-то здесь жила огромная семья, — что хозяйка, жившая в противоположном крыле дома, в своей комнате, соприкасающейся с кухней, никогда не знала, дома ли Максим или
Жалованья, выдаваемого правительством, Максиму хватало для того, чтобы расплачиваться с хозяйкой за проживание и еду. Да и на более-менее сносную одежду. Одним словом, с голоду да холоду он бы не помер, но на что-то больше, те же книги, которые он заказывал в Томске, уже рассчитывать не приходилось. Поэтому он приобрел профессию кузнеца, и время от времени работал с местным кузнецом Егором, и имел звание подмастерья. Нанимался он и для работы в полях в летние месяцы. Деньги от родных и друзей он не принимал принципиально.
Начиналась метель. Зловещее завывание доносилось из дымохода. Словно зверь какой-то плачет, скорбит.
— Словно зверь какой-то плачет, — проговорил Максим. — Скорбит. Умер кто-то у него, или он сам умирает. Тоска… Суббота. Баня.
Через маленькое закопченное окошко он наблюдал, как баба пытается затащить во двор своего пьяного мужа. Невдалеке стояли ребятишки и покатывались со смеху.
«Видно, с похорон вернулись, — подумал Максим. — Весело было. Дремучая наша матушка. — Максим кинул взгляд на календарь, валявшийся на столе. — Два с половиной года прирастаю наше могущество Сибирью».
Мороз. Метель. День идет к концу. За ним другой начнется. А там и год минует. Максим поднялся, достал из кармана тулупа, накинутого ему на плечи, папиросу, вытащил из печки головню, прикурил и сел обратно к окну.
«Как нелепо всё, — сокрушенно и в тысячный раз думал он. — Как понять, что должно стать во главе всего? Цель моя это одно. Разве, будучи уверенным в том, что моя цель едина, и выбрав необходимую колею, прорубая себе необходимую колею, идти к ней не сворачивая, не обращая внимания на всё, что происходит вокруг, на всё, что происходит со мной, можно, взять, да и остановиться? Убеждения! Имея убеждения, идти к цели нельзя, без нанесения ущерба чему-то. Что это, убеждения? Мои убеждения выражаются одной лишь фразой «политическая неблагонадежность» и приговором «вы отчислены из университета». Я понес наказание за убеждения, за свои убеждения. Я пожертвовал своей целью ради убеждений. Я не смог найти гармонию. Я предал свою цель, изменить которой невозможно, ради убеждений, известных своим свойством «меняться», особенно если речь идёт о политике. Я несу несусветную чушь! Дело вовсе не в том, что возможно изменить что-то когда-то, а в том, что именно сейчас этого делать нельзя ни при каких обстоятельствах, ни под пытками, ни под угрозой смертной казни. Я мужчина, я дворянин, мои убеждения это — моё слово!»
Максим стряхнул пепел с папиросы. Его отчислили из московского государственного университета весной 1914 года и сослали на поселение в Томскую губернию на пять лет. Летом того же года Германия объявила России войну. Несколько раз Максим ходатайствовал об отправке его на фронт в любом звании (за спиной у него был кадетский корпус и юнкерская школа), но все ходатайства были отклонены по той же причине — политическая неблагонадежность.
«Я разбросал себя по кускам. Была бы гармония. Возможно, мне не хватало любви. А где её найти? Почему происходит так, что одни встречают её, а другие лишь рассуждают о ней. Удивительное чувство — любовь. Чувство, известное в той или иной форме всем, независимо от того, сталкивались они с ней или нет. Лишь призрачная фея, являющаяся ко мне в видениях и снах. Лишь образ, выдуманный мной. И как он похож на Ольгу Оболенскую».
Максим очень часто вспоминал лето 1913 года, когда он по наущению его тетушки познакомил своего младшего двоюродного брата, Володю Лирина, с княжной Оболенской. Ольге было шестнадцать
В прошлом году он получил сразу три письма, от своей матери, от тети, матери Володи, и от, что его несколько удивило и насторожило, Ольги Оболенской. Все три письма были об одном и том же. Володя уходил на фронт. От Максима, как от брата, к которому Володя в последнее время был очень привязан, и который, несомненно, обладал определенным авторитетом, требовали незамедлительно образумить Володю. По первым строкам всех трех писем Максим сразу всё понял. Он должен был убедить брата не ходить на войну. Женщины! Как такое, вообще, может закрасться им в голову. Враг напал на вашу родину, мужчины идут на фронт. Как сказать мужчине, намерившемуся идти воевать, что он не мужчина. «Ты побудь немного не мужчиной — не ходи на войну, там без тебя разберутся». И тут даже не в убеждении дело! А если и так? Отец Ольги готов был похлопотать и определить Володю в штаб. Ольга умоляла Володю согласиться на предложение и не оставлять её. И ведь Володя писал о том, что никогда не оставит Ольгу и готов на всё, что она потребует. Что же произошло? Кто мог предположить, что произойдет нечто, способное помешать любви, да и не самой любви, а намерениям, клятвам, обязательствам, принятым в связи с ней. Это что, убеждения? Возможно. «Я поступлюсь честью, я запятнаю совесть и свое имя…» Максим предполагал услышать нечто подобное от Володи. Поэтому он написал ему, что гордится им. А отвечая на три письма, он сообщил о том, что не имеет права вставать между братом и его решением, принятым сообразно его чести и достоинству. Ольге он пообещал, что сделает всё от него зависящее, чтобы сохранить ей её жениха. Он старался перевести всё в шутку, но как это сделаешь в письме? Он надеялся выхлопотать себе прощение по случаю войны и отправку его на фронт, а при должном содействии оказаться на фронте рядом с Володей, но ничего не вышло. Последнее письмо от Володи он получил летом этого года. Ольга оказалась на удивление стойкой девушкой. Она ждала своего жениха.
«Что это? Что? Что же движет человеком? Что является главной, решающей силой, способной подвигнуть его на тот или иной поступок? Цель? Убеждения? Семья? Любовь? Что? Кто может ответить? Цель? Убеждения? Семья? Любовь?»
— Любовь? — еле слышно прохрипел Максим и проснулся. Его лоб был покрыт потом. Он повернул голову к Маргарите. Темно. Он ощутил её теплое дыхание у себя на щеке. Мгновенно вспомнив события минувшего вечера, он ощутил, как сладкая горячая река потекла по всему его телу. Он был счастлив. Он закрыл глаза.
За стеной было тихо, лишь стрекотание насекомых, да слабый шелест ветра, запутавшегося в листьях. Не спалось. Вновь и вновь перед глазами прокручивался вечер. Море, предложение, парк, ресторан, Мануш и Фераха в восторге. Шампанское. Чудо. Любовь. Это счастье. Максим взял с тумбочки электронный часы и проверил время — половина третьего. Совсем не спится. Хочется пить. Максим тихо поднялся, взял со стола пластиковую бутылку с водой и сделал несколько глотков. Сон покинул его. Возбуждение было слишком высоко. «Я согласна», — стучало в висках. Максим невольно улыбнулся, и улыбка застыла на его лице. Он накинул брюки и рубашку, взял пачку сигарет и вышел наружу. Он продолжал улыбаться. Он направился к берегу. Песок приятно проминался под ногами. Максим улыбался.
«Я согласен на всё, лишь бы всегда быть только с тобой. Ты самое высшее благо для меня, ты… Ты само счастье… И я хочу всегда быть рядом с тобой. Я хочу, чтобы ты всегда была рядом со мной», — шептал вновь и вновь.
Максим пошёл вдоль берега. Пройдя несколько шагов, он остановился и поднял голову к звездам. Небо было усеяно ими.
— Вы слышали? Она согласилась стать моей женой, — прошептал он. — Она моя цель. — Максим достал сигарету и обнаружил, что забыл прихватить зажигалку. — Она моя мечта, мое богатство и признание, моё всё. Она моя свобода…