Синтез
Шрифт:
— Это ответ?
— Да здравствует революция! Свобода! Равенство! Братство! Родина или смерть!
— Может, скорую вызвать?
— Насмешка убивает всё, даже красоту. Одна половина человечества всё время хихикает над другой, а та, в свою очередь, над первой. Люди только и делают, что убивают друг друга. Будучи детьми, мы, начиная осознавать окружающий мир, понимаем, что взрослые не принимают нас всерьёз. Мы так привыкаем к этому что, входя во взрослый мир, ведём себя как дети, не ожидая понимания со стороны. Нам становится жалко себя, но, поскольку, все живут также,
— Ты сам-то себя понимаешь? И зачем тебе нужно, чтобы кто-то тебя понимал? Макс, твоя проблема в том, что ты слишком много думаешь. Особенно, когда выпьешь. Толку-то что? Занимательная философия — ходить от абсурда к абсурду!
— Знаешь, Брат, где истина…?
— А почему так темно?
— Ночь уже.
— Мне тяжело идти. Зачем мы идем? Куда мы идем, вообще?
— Я такси вызвала.
— А куда мы… слушай, Белоснежка, а как тебя, всё-таки, зовут?
— Ты же сам сказал: «Пойдем к тебе, я больше не могу тут оставаться». Вернемся?
— Да? Ну, раз сказал… а у тебя есть чего дома выпить?
— Ха-ха, ты несешь полную бутылку виски, тебе мало?
— Что-то я совсем умер.
Глоток. Сигарета. Жжет. Дым. Запить бы. Глоток. Тепло. Туман. Легко. Сигарета. Много слов. Всё лишнее. Глоток. Абсурд. Абсурд. Абсурд. Тишина. Понять. Тишина.
— Я вот, никак не пойму, есть ли у меня Родина? Есть ли, вообще, Родина? Земля. И, если есть, то, как узнать, где она? А если нет, то, что вместо неё? И, может ли быть что-то вместо неё? И нужна ли она? И что это, вообще?..
— А какой сегодня день? — спросил Максим. Он лежал, закутанный в одеяло, с трудом ощущая своё тело. Впившись щекой в подушку, он никак не мог оторвать от неё голову, и заворожено смотрел на Белоснежку, причесывающую у зеркала волосы.
— Пятница, — ответила та участливым голосом.
— Пятница, тринадцатое?
— Десятое. Мне пора на работу. Извини, я уже опаздываю. Я не успела ничего приготовить. Захочешь позавтракать, холодильник в твоем распоряжении.
— А что это за картина? — не слушая, спросил Максим.
Белоснежка проследила за его взглядом.
— Я рисовала, — ответила она. — Увлекаюсь.
— Потрясающе. А у тебя есть, что выпить? А то боюсь…
— Рядом с тобой вчерашняя бутылка стоит. Эх, рыцарь… всё, я побежала.
Белоснежка сочувственно посмотрела на Максима, наклонилась и поцеловала его в щеку:
— Будешь уходить, просто захлопни дверь. Счастливо!
Двадцать минут понадобилось Максиму, чтобы принять сидячее положение, после чего он, взяв бутылку виски, сделал большой глоток.
— Всё. Больше не могу. Пора заканчивать.
Он оделся, без любопытства осмотрел однокомнатную квартиру, съемную, насколько он помнил, вспоминая рассказы Белоснежки. Рассказы. Ведь были какие-то рассказы. Ничего конкретного в его голове не всплывало. Пора заканчивать. Он подошёл к картине, о которой спрашивал. Это был пейзаж. Морской берег, синее небо, светит солнце, летают чайки. На переднем плане изображены качели, на них сидит маленькая девочка. Дальше, за ними симпатичный домик, у дверей которого стоят, держась
— Ага, значит, Белоснежку, всё-таки, как-то зовут. Не забыть бы. — Он внимательно посмотрел на подпись, словно таким образом пытаясь лучше запомнить имя. — Вот оно глупое счастье, с белыми окнами в сад…
Максим сделал ещё пару глотков виски и сказал своему отражению в зеркале:
— Всё, пора заканчивать. Или, пожалуй, так. Пора уже что-то начинать.
Выйдя на улицу, Максим выяснил, где он сейчас находится, не обрадовавшись тому, что до его отеля ему придется добираться около часа, и отправился в дорогу. Преодолев половину пути на метро, он почувствовал, что организм его начинает сдаваться. С трудом дотерпев до своей остановки, он выбрался на поверхность и побрел к отелю. Бешено, как ему казалось, светило солнце. Он с трудом управлял своим телом. Проходя мимо продуктового магазина, он зашёл и купил большую бутылку воды, которую там же, в магазине, начал лихорадочно открывать, чем привел в изумление продавцов. Руки жутко дрожали. «Допился». Подходя к отелю, он почувствовал, как его тело пробивает дрожь. Войдя внутрь, он уже явственно ощущал судороги. Он никого и ничего не замечал.
— Чёрт, лихорадка, что ли? Что со мной происходит? — попытался поговорить он, но заметил, что с трудом открывает рот. Челюсть свело.
Он остановился. Силы закончились. Поочередно, но очень быстро свело все части его тела. Он начал задыхаться. Опираясь о стену, он продолжил движение. Он с трудом добрался до «ресепшена», возле которого стояла Любовь Кузьминична. По его виду она всё поняла.
— Похоже, мне хана, — всё, что он мог проговорить, после чего свалился в кресло.
— Волков! Максим Сергеевич Волков!
Максим открыл глаза:
— Простите меня, господа, кажется, я вздремнул. — Максим зажмурился от света. По комнате разнесся дружный добрый смех.
— У вас, видать, крепкие нервы, поручик. Невзначай вздремнуть накануне, может быть, вашего последнего боя.
— Бог с вами, князь! Негоже так говорить, — послышался справа от Максима голос Сабурова. — Максим, рассказывай, что тебе приснилось.
— Увольте, господа, я сам толком не разобрал. Чепуха какая-то. — Максим помолчал мгновение. — Признаюсь, очень грустные вещи, навеянные избытком самогона. И всё благодаря вам, Воронцов. Я этого и вообразить не смог бы никогда, при всём желании и самом смелом полете мысли.
— Интригуете, Волков, интригуете. Раскройте ваши грезы, мы будем пытать вас до утра, — потребовал князь Рюмин.
— Так что же, вы поведаете нам о ваших сновидениях?
— Господа, — глухо отозвался Максим, — прошу не забывать, что это был всего лишь сон. И во сне я не мог найти свою землю.
— Простите? — не понял Рюмин.
— Я потерял её. Я сам себе не мог ответить на вопрос: что такое Родина? Я не знал, где её искать. Я не мог её выбрать.
— Что ж, поручик, — многозначительно сказал Воронцов, — смею вас уверить, что это совсем не сон. И вы далеко не один. Все мы последнее время задаемся этим вопросом. Что есть Родина? Давайте лучше выпьем, — предложил он.