Синтез
Шрифт:
— А подводные соревнования? Ты что, на день смены дат не полетишь в Порт-Радий?
Гедимин пожал плечами. Он уже слегка жалел, что не пошёл вчера на стадион, — Иджес не на шутку разволновался из-за этого и донимал его уже второй день.
— Я достаточно занимался соревнованиями, — буркнул он, угрюмо посмотрев на механика. — Хватит.
— Вот верно Кенен говорит — у тебя голова всегда в реакторе, — Иджес досадливо поморщился и сплюнул в урну. К ремонтному ангару уже подошёл Константин с ключами и оглядывался по сторонам, разыскивая лаборантов.
— Вечером кто-нибудь проверял датчики? — спросил Гедимин. Сарматы переглянулись, Линкен хмыкнул.
— Вчера была короткая смена, атомщик. Ты что, не заметил?
— С Энцелада не видно, — усмехнулся Иджес. — Я думаю, он пытался вернуться на станцию. Охрана не пустила.
Послышались смешки. Гедимин недовольно сощурился, но ворота уже открывались — и он, не вступая в споры, оттеснил Линкена от двери и первым вошёл в коридор. Сейчас, после ночного дождя, при быстром снижении температуры воздуха над Ураниум-Сити, прохлада внутри уже не казалась такой приятной и долгожданной — но до необходимости в отопительной системе было ещё далеко. «Через месяц надо будет проверить пластины и кабеля,» — напомнил себе сармат, спускаясь на нижний этаж. Освещение загоралось по ходу следования и заметно притухало, когда работники проходили мимо, — нескольких неярких светодиодов было достаточно для неиспользуемых помещений.
— Константин, сколько ещё мы будем любоваться на ирренций? — спросил Хольгер, подходя к рабочему месту. Гедимин заметил, что оно на удивление пустое — никаких недоделанных опытов, реакций, оставленных на ночь, и приклеенных к столу пометок «на завтра».
— Я предлагаю провести опыты с омикрон- и сигма-лучами, — продолжил химик, отходя от своего пустого стола к рабочему телекомпу Константина. — Герберт Конар описал множество таких экспериментов. Было бы интересно повторить их с различными материалами.
— Я нашёл патент на сигма-сканер, — сообщил Гедимин, подбирая с верстака «Ириду» (пока ещё не свой выпуск — котлован для будущего завода только начали копать в четырёхста метрах от атомной станции — но вполне рабочий образец). Хольгер оживился и повернулся к нему с радостным свечением в глазах.
— И сможешь воспроизвести?
— Сложным не выглядит, — отозвался ремонтник. — Но надо будет опробовать…
— Heta! — Константин резко вскинул руку, и сарматы замолчали. — Хватит разговоров. Ни один опыт не будет начат, пока у нас не появится свой образец ирренция. Когда будет очевидно, что мы можем его синтезировать, — я отдам вам эти полтора грамма, и делайте с ними, что хотите… в пределах техники безопасности.
Гедимин мигнул.
— Как использование сигма-лучей повредит образцу? Он всё равно их испускает, используем мы их или нет.
Константин смерил его долгим задумчивым взглядом и махнул рукой.
— Каждый раз одно и то же… Hasu! Это ещё что?!
Он смотрел на монитор над столом, и Гедимин, проследив за его взглядом, вздрогнул всем телом и шагнул вперёд. Изображение с камер, установленных в хранилище ирренция, было очень чётким, несмотря на прикрывающие образец защитные поля, — и на нём была вздувшаяся, перекошенная урановая сфера с разошедшимися швами. Хольгер протолкнулся к монитору, тычком в клавиши вывел на середину экрана показатели температуры и давления и выдохнул:
— Sulu!
Поверхность сферы нагрелась до ста сорока градусов по Фаренгейту, и что-то распирало её изнутри, — давление уже подходило к атмосферному. Константин повернулся к Гедимину; его глаза потемнели и сузились.
— Ф-физик! — он сжал пальцы в кулак, как будто хотел нанести удар, но с трудом удержался.
— Это не реакция, — буркнул ремонтник, глядя на защитный купол. При малейшем намёке на выброс омикрон-излучения он должен был гореть зелёным огнём — но блики на полупрозрачной поверхности были узкими и тусклыми. Слегка фонили разошедшиеся швы, но о цепной реакции не могло быть и речи.
— Тогда что?! — выкрикнул Константин, глядя на него потемневшими от злости глазами, и сармату стало не по себе.
— Внутри газ, — Хольгер метнулся к своему столу, подбирая щупы и колбы. — Надо взять пробы из-под купола. Что это может быть? Гелий?
— Всё что угодно, — отозвался Гедимин, крепко придерживая Константина за плечо. — Мы пойдём в хранилище. А ты будешь тут. Хочешь быть там — держи рот закрытым. Понятно?
Командир дёрнулся, хватая ртом воздух, но к Гедимину подошёл Линкен и одобрительно кивнул.
— Идём. Уверен, что там сейчас не бомба?
— Сам посмотри — не светится, — буркнул ремонтник, разжимая пальцы. — Какой-то газ. Может, гелий, от альфа-распада. Герберт ни о чём таком не писал. Хольгер, анализатор не забудь.
…Хольгер ещё не успел взять пробу, как в хранилище собрались все сарматы, кто только был в лаборатории; Гедимин встал между ними и химиком и очень старался не заглядывать через его плечо ни в пробирку (всё равно газ оказался бесцветным), ни в анализатор. Он вспоминал тихое шипение из-под защитного поля, раздавшееся, едва захват приподнял часть урановой сферы, — внутри неё скопилось много вещества, и наружу оно вырвалось под большим давлением. Сейчас, при налаженном оттоке через щели в сфере, датчики уже не показывали, что её вот-вот порвёт изнутри, и уран постепенно остывал. Зелёное свечение на внутреннем куполе было умеренным, немного ярче, чем при открытом образце, — синтез был успешно запущен и продолжался, несмотря на нарушение герметичности экрана.
Хольгер бережно закрепил закрытую пробирку в креплении на поясе и повернулся к сарматам.
— Озон, — сказал он и сам растерянно хмыкнул. — Кислородно-озоновая смесь. Под облучением слегка доокислила внутренний слой урана. Это и вызвало нагрев. Действительно, никаких цепных реакций.
Гедимин изумлённо мигнул.
— Озон? Кислород? Откуда в герметичном куполе… — он оборвал фразу, вспомнив о химическом составе сферы, и мигнул ещё раз. — Выделение из окиси?
— Надо полагать, — кивнул Хольгер. — Совершенно обычный стабильный кислород-шестнадцать. Конар ничего не писал об этом?
Гедимин покачал головой.
— Я бы запомнил. В документации этого тоже не было. Значит, кислород… Надо поставить газоотводы. Не уверен, что это вещество там нужно.
Между ним и Хольгером протиснулся Константин с дозиметром в руках. Смерив ремонтника хмурым взглядом, он поднёс прибор сначала к пробирке с озоном, потом к анализатору и, подождав немного, неохотно спрятал его в карман.
— Что вы собираетесь делать? — угрюмо спросил он.
— Изучать это явление, — слегка удивился Хольгер. — Не думаю, что кислород — продукт распада. Гедимин скажет точнее, но — кажется, это необычно для урана… и для ирренция тоже, тем более — в таком количестве. Я бы сказал — это продукт синтеза. Ирренций синтезируется из урана… более тяжёлое ядро из двух лёгких, так?