Синто. В одну и ту же реку. Часть 4. Чужие звезды
Шрифт:
Нэка подобные проблемы не гложут, похоже, его вообще ничего не гложет, и в этом одна из его сильных сторон.
Мы познакомились с Нэком, КарСве, как тогда его еще звали, когда мне было четырнадцать. Полугодия, которые сестрица проводила у моей мамы, я проводил во Втором университете, получая дипломы и набираясь опыта в сборе и усвоении информации. КарСве учился там же, только круглый год, и жили мы в городке-общежитии на материке, мотаясь по монорельсу каждый день на остров и обратно. Вот с монорельса все и началось…
Отношения у меня с моими сверстниками из посольских семей как-то не складывались — виной тому было мое происхождение, точнее: то, что моя мать была и оставалась гейшей. У многих матери были младшими женами и гейшами в прошлом, но они были женами, а мой отец, имея полноправную жену, признал ребенка от гейши — такое случается нечасто. И вот
Гипотетически, какой-нибудь фермер мог запросить учебные материалы для своего ребенка, приложив свод тестов, доказывающих, что у его чада подходящие способности, и посольская семья, к которой он обратился, обязана была их предоставить. Но на практике, смышленые «фермерские дети» были востребованы прежде всего в сфере обучения — очень и очень многие работали на Университетских островах, в инженерных семьях, медицине, да где угодно. Многие семьи реально заинтересованы в притоке «свежей крови», а не только декларируют это на словах. Впрочем, послы даже не декларировали, считая ротацию между разноранговыми семьями внутри своего круга этим самым освежающим притоком. Как бы там ни было, но любой, кого послы брали в обучение, проходил жесткий экзамен-отбор, и никак иначе — госслужба есть госслужба, и право крови в таких семьях ничего не значит. Это у коммерсантов, не имеющий таланта и способностей может взяться управлять делом на страх и риск своей семьи, госслужащие на такой риск не идут — провал и позор одной семьи может стоить провала и позора всему Синто.
Впрочем, биография нашего с сестрой отца, выходца из семьи коммерсантов Торенте, говорит о том, что нет ничего невозможного, и достойный всегда займет свое место. Ха, а наш дедушка был именно тем самым «фермерским ребенком», сделавшим неплохую карьеру в сфере образования, но он слишком был предан своему делу, своей работе и не уделял должного внимания семье, вот поэтому наш отец в детстве первой носил фамилию матери — Торенте, и считался выходцем из коммерсантской семьи, а не семьи институтских преподавателей. Иностранцы считают нашу смену фамилий и их расстановку безумием, а для нас это как код: говорит об очень и очень многом, это часть того, что делает нас такими, какие мы есть, делает нас синто.
Так вот, дипломаты-послы по сути, представляют собой одну очень большую и закрытую семью с собственными семейными правилами и нормами, но иногда к ним прорывается кто-то со стороны и тогда он или вливается в эту мега-семью, или остается чуть в стороне, как наш отец, лорд Викен. Сочетание того, что мой отец так и не стал до конца «своим», а мать была гейшей, и заставляло моих сверстников держаться со мной чуть отстраненно, блюсти дистанцию, демонстрируя снобизм и собственное превосходство. Я платил им той же монетой, считая себя выше их «на голову», ведь воспитание у Синоби было не только жестким и даже жестоким, оно давало мне куда большие возможности, чем щадящее воспитание послов. Так было, пока мы не подросли и не поумнели, пока не научились жить своим умом и судить о людях не по принадлежности к чему-либо, а по поступкам и словам.
Но в четырнадцать лет это было мое второе полугодие в университете, и хоть никто меня ни к чему не принуждал и не ставил никаких задач, (отец лишь озвучил перечень дипломов, которые мне нужны) я сам для себя решил — получить за эти полгода два диплома: по истории Расселения и Синто. Историю Синто большинство послов проходили за полгода, а вот Расселения за год, так что планку я себе поставил выше некуда и был весьма горд этим. В результате свободное время для меня отсутствовало не как факт, а как само понятие, и даже в каждодневной дороге я работал с мини-визором. Но где-то через пару месяцев все же пришлось сбавить обороты — несмотря на баланс физической нагрузки и умственной, наступил перегруз. Пришлось вынырнуть из мира прошлых исторических событий в реальность и оглянуться. И тут же, буквально в первый же день, наткнулся на парня в наномаске, его подвело
Через день парень в наномаске подошел ко мне и представился прозвищем БельфАри. Все стало на свои места — Бельфлер, вассал Шур, проходил «полевую» практику, совмещая ее с получением дипломов. Я извинился за то что «провалил» его, БельфАри не принял извинений, сказав, что сам виноват и получил по заслугам. Мы разговорились, я признался что воспитываюсь у Синоби, теперь уже для безопасника все стало на свои места, ведь обычному гражданину не под силу распознать наличие наномаски, даже старой. Так у меня появился почти друг, мы с ним прекрасно ладили, у нас было много общего, но оба понимали, что Судьба свела нас вместе лишь на несколько месяцев, а дальше разведет так, что никогда и не встретимся, поэтому не друг, а «почти друг». БельфАри был старше, ему было уже шестнадцать, и я прислушался к его совету, позволив себе двадцать минут лени — это один из приемов спасающих от психологической перегрузки. В результате на занятия я ехал с визором на глазах, а вот обратно: или болтая с безопасником, или разглядывая попутчиков, в общем, давал отдых голове.
И в один из дней напротив меня сел паренек ну очень милой наружности — правильные черты лица, чуть крупноватый рот, небесно-голубые глаза, и главное полное осознание своей привлекательности и подчеркивание ее. Мне он с первого взгляда не понравился, но Синоби приучили нас препарировать все свои реакции, и я принялся разбираться в себе. Выяснилось, что меня раздражает то, что этот мальчишка осознает свою привлекательность, подчеркивает и наверняка, пользуется ею, в то время как я, скажем так «далеко не урод» вынужден «затушевывать себя» исключая из обычной мимики то, что помогает использовать свою внешность, делая ярким и привлекательным. Впрочем, вынужден я был «затушевываться» только на территории Синоби, это было их требование, а приезжая на полгода в университет, я мог вести себя как угодно. Однако я сам принял решение держаться манеры привитой у Синоби — это более пристало будущему нексту: не привлекать внимание к своей внешности и выводить на первый план качества характера. А посему, раздражение при виде блондинистого красавчика есть недостойная слабость, которая была тут же отброшена, и я принялся с интересом рассматривать его. Я дал ему лет пятнадцать, на нем была душа посольского рода второго ранга. Глядя на ленту души, я задумался о том откуда в посольской семье столь яркая и экзотичная птичка, и пришел к выводу, что скорей всего у кого-то очень красивая младшая жена, бывшая гейша, которая и привила сыну любовь к своей внешности.
— Карааба-Свентсон, КарСве, — вдруг представился красавчик.
Я с досадой понял что, задумавшись, слишком долго таращился на него.
— Викен-Алани, — представился я с легким поклоном, давая понять, что на этом разговор окончен.
Карааба, надо же, самый сильный второранговый [3] посольский род. Караабы для послов были тем же что и Фроксы для всех безопасников, поставляя в другие семьи высококлассных специалистов-аналитиков. Они гордо носили второй ранг, считая себя «костьми и мышцами» посольской мега-семьи, мол, мы всего лишь аналитики, мы не принимаем решения, не плетем интриги и не развязываем узлы, мы те, кто обеспечивает все это. «Скромность пуще гордыни» — кажется так говорили предки, это про Карааб.
3
Второранговые Синоби — это лучшие разведчики-агенты, способные работать самостоятельно, с минимумом поддержки и обеспечения.
Свентсон… Свентсон… нет у послов такой фамилии и у «приближенных» госслужащих нет.
Наплевав на приличия, я решил удовлетворить свое любопытство, располагающе и чуть извиняясь, улыбнулся красавчику, спрашивая.
— Я вот все пытаюсь вспомнить специализацию Свентсонов… и не могу…
— Фермерство, — с лучащейся улыбкой ответил он.
Как говорится, поймав в полете челюсть, я выдал что-то вроде «Вот как…» Выходит, этот мальчишка фермерский сын, пробившийся в семью Карааба, у которых, кстати, весьма жесткий отбор. Я отдал должное тому, с какой легкостью и не принужденностью он обозначил свое происхождение. Меня редко спрашивали о второй фамилии, но когда это все же происходило, я отвечал вежливо и отстраненно, на легкость сил у меня не хватало.