Синяя кожа
Шрифт:
В глазах Легбы блеснул неподдельный восторг.
— Вот, потрогайте, — сказал он, беря меня за руку и прижимая мои пальцы к синему пятну. Оно было теплым и мягким, и мгновение спустя я сообразила, что это кожа. Потом мне стало казаться, что кожа от моего прикосновения ежится.
— Да, — подтвердил Легба. — Это его кожа. И вот что самое ловкое. В этот клочочек втиснуты все нервные окончания, которые были в его изначальном теле.
Только представьте себе, Делаф, какие возможности это открывает. Нам бы очень хотелось знать, каким образом они это сделали. Марголо утверждает, что
Легба дружески положил руку мне на плечо.
— Вы ведь дадите нам знать, если он скажет что-то на этот счет? Вознаграждение не замедлит, и существенное вознаграждение!
Обещанный Легбой проектор прибыл почти тотчас же, но поначалу я не стала им пользоваться.
Марголо лежал и пылился кожей вниз на мягком покрытии пола, в том же месте, куда я его уронила. Бродя по каморке, я обходила его подальше. Я не могла толком решить, что чувствую. Иногда я приходила в ужас, мне хотелось затолкать эту штуковину в самый темный угол и завалить чем-нибудь, чтобы никогда не видеть его и не знать искушения. Но случалось и так, что мне хотелось вставить его в проектор и помучить тем, что он мертв, а я выжила.
Но я так этого и не сделала. Несколько ночей спустя я сходила в эйфорий и нашла там мужчину. Стоило привести его в каморку, как я поняла, что сделала ошибку. Потом я лежала без движения на кровати, а он шарил по комнате, заглядывая в шкафчики, откидывая крышки ящиков. Наткнувшись на футляр с Гим, он с радостным возгласом схватил его.
— Это что?
Когда я не ответила, он ударил меня, хоть и не настолько сильно, чтобы порвать кожу. Подойдя к проектору, он сунул Гим в считыватель. Та обрела зримый облик в поле проектора, нагая, сидящая скрестив ноги, с рассыпавшимися бледными волосами, струящимися по смуглому, жилистому телу. Все в ней было острым: острая хищная мордочка, колени и локти — словно костяные ледорубы, крошечные острые груди, заостренные ногти. Наклонившись вперед, Гим впилась в меня взглядом.
— Где Марголо? — спросила она своим резким, высоким голосом.
— Умер, — ответила я и в первый раз за ночь испытала теплое, почти сексуальное удовольствие.
Мужчина заменил футляр с Гим на Марголо. Марголо восстал из проектора, словно демон, весь синий и со следами пыток на псевдотеле. Волосы у него были всклокоченные, а глаза бешеные.
Эта парочка моментально сдружилась.
В конце концов, уже почти утром, этот человек ушел. Я заперла дверь и повернулась к Марголо. Тот улыбался, сияя в поле проектора.
— Мразь, — небрежно произнес он.
Я потянулась вынуть его футляр из считывателя, и Марголо заговорил быстрее.
— Подожди. Знаешь, почему я дома, а не в Корпусе? Наверняка ты об этом думала, ты ведь не дура.
Я отняла руку от устройства.
— Почему?
— Потому что я их просил не отправлять меня сюда. Они меня немного порезали, но без всякой утонченности — едва не убили. И уж тут бы мне не возродиться. «Не отдавайте меня Делаф», — вопил я. «О нет, только не это. Она страшно мне отомстит», — скулил я. «Отвечай, — заявили они, — иначе мы отдадим
Смерть не прибавила ему ума. Глядя на меня, он по-прежнему видел перед собой жертву. Я поняла это с почти мелодраматической внезапностью и уверенностью.
— Наш контракт разорван, — сказала я и выдернула футляр Марголо из проектора, пока он не вздумал свалять еще большего дурака и не выболтал что-нибудь еще. Мне понадобилось три дня, чтобы обнаружить камеру-булавку Корпуса Сеятелей, спрятанную в глубокой бороздке на краю дверцы посудного шкафа. Она выглядела просто как алая искорка — крошечная рубиновая полусфера, сидящая на миниатюрном черном колпачке.
На следующее утро я отправилась в ротонду, где вели свои дела брокеры по контрактам. Три часа ушло на то, чтобы подыскать достаточно хорошую цену. Я продала права на себя брокеру, представлявшему антрепренера, работающего в жанре «пали-кромсай». Мне предоставлялось шестьдесят дней, чтобы потратить аванс, прежде чем приступить к новому занятию.
Брокер сидел за подковообразным столом — высокий, худой пожилой человек, замечательно одетый на старинный манер. Его узкое старое лицо было прозрачным, я почти различала сквозь него череп. Глаза заменены протезами — сплошь блестящий металл от одного уголка до другого.
— Вы уверены, что понимаете условия найма, дорогуша? Возможно, вам придется выступать не реже чем раз в месяц на протяжении трех лет или до тех пор, пока не износитесь. Кроме того, если в какой-то момент восстановление организма окажется невозможным, фирма за это не отвечает. Вы твердо решились? Надомный контракт, может быть, не столь хорошо оплачивается, но работа может прийтись вам более по душе, — все это он произнес одышливым монотонным голосом, а потом протянул мне кредитный кабель.
Я перевела аванс себе в запястье.
— О, я понимаю. — Мне было наплевать. Через шестьдесят дней я так или иначе окажусь необратимо мертва, или же буду в состоянии уплатить неустойку и выкупить свой контракт обратно.
Затем я направилась в Воющий Квартал, где в своих укрепленных коридорах обитали чиплеггеры и куда не отваживались соваться Сеятели. Фиггатой, как и большинство чиплеггеров, был сильно киборгизирован. Одну руку сплошь покрывал черный мономолекуляр с красными самоцветами, вставленными кружком повыше запястья. Половина лица была из синей хирургической пластмассы. Оба глаза заменены светоумножителями и я смутно различила за темными линзами какие-то движущиеся механизмы.
Чиплеггер сидел за верстаком, заваленным зондами и анализаторами. Он выжидающе посмотрел на меня.
— Ну?
Я рассказала о камере, и он кивнул.
— Мелко плаваешь, — заметил он. После чего показал мне крошечный механизм. — Видишь, вот то, что тебе нужно. Прилепишь это на шкаф рядом с «жучком», ясно?
Несколько дней оно будет впитывать твою жизнь, и когда накопит достаточно невинных картинок, начнет их синтезировать — резать и склеивать, ну, понятно. Потом цепляешь его на «жучка», и оно будет скармливать наблюдателям ложное изображение, а ты тем временем — делать все что хочешь.