Сирень
Шрифт:
Я наблюдал, как к ней возвращалось прежнее отношение, и она безуспешно пыталась сделать вид, что ее не пугает моя близость. Я бы рассмеялся, если бы разговор с моим отцом не проигрывался у меня в голове на повторе.
— Может быть, потому, что ты смотришь на меня так, как сейчас?
— Что именно ты услышала? — потребовал я, переходя к делу.
Конечно, она решила прикинуться дурочкой.
— Что?
— Ты подслушивала частный разговор, — продвигаясь вперед, пока она не оказалась в ловушке, я оперся предплечьями на верхнюю койку, которую она занимала.
Она фыркнула, выглядя искренне удивленной:
— И ты подходишь для этой работы? Это все равно, что кастрюля будет учить чайник, как не быть черным, — она закатила свои невинные глаза, за которыми скрывалась злоба.
— Знаешь, что еще считается грубым? — я предпочел проигнорировать все, что она только что сказала.
— Не-а, — ее брови опустились, а в глазах появилось настороженное выражение. Она была умненькой. — И что же?
— Предлагать мне трахнуть тебя, а потом срывать вечеринку еще до того, как начнётся веселье.
— Я не предлагала…
— Ты это сделала, — оборвал я ее прежде, чем она успела солгать. — Я узнаю женщину, которая хочет, чтобы ее трахнули, когда вижу ее.
Она прикусила губу, прежде чем отвести взгляд:
— Назови это кратковременной оплошностью в мышление.
— У меня было время подумать о твоей минутной оплошности, и я пришел к выводу.
Все еще отказываясь встречаться со мной взглядом, она выпалила в ответ:
— Жду с замиранием сердца.
И она еще задавалась вопросом, почему я постепенно становился одержимым.
— Ты сказала мне «да», — ее встревоженный взгляд метнулся ко мне, и я улыбнулся. Возможно, у Рика и был талант заставлять ее улыбаться, а Хьюстон в совершенстве овладел умением заставлять ее подчиняться, но я был единственным, кто ослабил ее бдительность. Достаточно, чтобы сделать уязвимой. — И никто не сможет этого отнять, олененок. Даже ты.
— Может, я и не могу вернуть все назад, но я могу сделать так, чтобы это никогда больше не повторилось.
Продвигаясь вперед до тех пор, пока между нами не осталось свободного пространства, я наслаждался ощущением ее мягкого тела, прижатого к моему, когда ее дыхание стало коротким и учащенным.
— Ты пытаешься вывести меня из себя.
— Так ли это? Я бы предпочла не видеть, как ты устраиваешь очередную истерику. Не мог бы ты отойти назад, пожалуйста?
Вместо того чтобы сделать, как она просила, я изучал ее. Она продолжала сглатывать между вдохами, будто пробовала что-то на вкус, только для того, чтобы после понюхать воздух, как будто там она могла найти ответ. Это было незаметно, и легко можно было упустить, если бы я не стоял так близко. Мой желудок сжался, когда мне в голову пришла одна мысль.
— Ты девственница, не так ли, Брэкстон?
Она фыркнула, ее лицо омрачилось недоверием:
— Почему? Потому что я не влюбляюсь в тебя по уши? Этот разговор опасно близок к сексистскому, придурок.
Я усмехнулся, потому что мне правда было насрать. Она была наивна,
— Если по счастливой случайности в аду ты не девственница, предполагаю, что тебя давненько не трахали. Сколько времени прошло?
— Не твое дело.
— Может быть, до тебя еще не дошло, но в этом месте у тебя не будет особого уединения. А это значит, что мы узнаем друг друга очень хорошо, и очень скоро. Перестань цепляться за свои воображаемые жемчужины и скажи мне.
— Если я скажу тебе, ты отстанешь?
— Конечно.
— Я имею в виду, отстанешь от меня. Я чувствую твой член, чувак.
— Я бы сказал, что мне жаль, но это не так. Я весь в ожидании.
Она издала долгий стон, прежде чем заерзать на месте:
— Давненько, окей?
Интересно.
— О чем именно мы говорим? Дни? Недели? Что? — она отказывалась смотреть на меня, из-за чего мое сердцебиение участилось. — Месяцы? — когда она не ответила, я задумался, что бы это значило, пока она снова не переступила с ноги на ногу и не сморщила нос. У меня отвисла челюсть, заставив ее вздрогнуть и подтвердить вывод, к которому я уже пришел. — Ты хочешь сказать, что тебя не трахали уже много лет?
— В этом нет ничего особенного.
— Ох, но это так. Это огромное дело. Гигантское. Чудовищное. Безразмерное. Как это произошло? — мой голос звучал так, как будто кто-то сказал мне, что конец света наступит через три дня. Если раньше я хотел оказаться внутри Брэкстон, то сейчас у меня текла пена изо рта от желания трахнуть ее. Мне хотелось завыть на луну над ее бедной заброшенной киской.
— Это был мой выбор.
— Ни хрена подобного. Никто в здравом уме не отказался бы трахнуть тебя, малышка Фаун. Это на сто процентов твоя вина. А теперь скажи мне, почему ты сделала это с собой?
— Это не было частью сделки.
— Я хочу пересмотреть условия.
— А я больше не хочу об этом говорить, — отрезала она.
Мне не нужно было заглядывать глубоко, чтобы увидеть, что гнев, переполнявший ее глаза, был настоящим. Он зацепился за мою собственную ярость, закипающую внутри меня, пока мой разум перебирал причины, пока не остановился на самом мрачном из возможных выводов. Я немедленно отступил на шаг, давая ей пространство, которого она так желала, и ненавидел себя за то, что не послушался раньше:
— Кто-то причинил тебе боль?
Слова слетели с моих губ прежде, чем я успел подумать, имею ли я право их задавать. Мне не терпелось развернуть этот автобус и разнести Калифорнию в клочья, пока я не найду того дохлого ублюдка, который осмелился на это.
Тем временем Брэкстон в ужасе смотрела на меня, моргая:
— Что? Нет! Конечно, нет.
Я уставился на нее в ответ, неуверенный, верить ей или нет. Как я уже сказал, я был не самым благородным человеком в округе, но были границы, которые даже я бы не переступил. Даже если она лгала, вырвав у нее правду, я бы стал лишь таким же плохим, как тот мужчина, который причинил ей боль.