Сирень
Шрифт:
Как мне заглушить этот шепот
Как смотреть на того, кем я стал
Кастрирован по твоим прихотям
Я тону в своем желание
Сбит с пути красивой ложью
Ты забрала мои кровь, пот и слезы
Заперла в стенах, построенных мной
Ты наполнила мои реки яростью
Я так устал кормить своих врагов
Я оцепенел, наблюдая, как они растут
Почему я продолжаю преклоняться
Никто не держит меня внизу
Забирая
Ты не оставила мне ничего, кроме ненависти
Ты хочешь все, что у меня есть
Теперь смотри, как я начну революцию
Мы ждали (такие разбитые)
Чтобы найти перемены (вызвать их)
Ты чувствуешь это? (эмоции)
После трех месяцев репетиций я думал, что привык к химии между моим голосом и голосом Брэкстон. Теперь я понял, насколько это было иррационально — примерно так же безумно, как быть пораженным молнией и ожидать, что она не ударит дважды.
Неудивительно, что она все время болтала без умолку.
Ее было невозможно игнорировать.
Кэлвин был хорош, но вокал Брэкстон был бесконечно сильнее. Она обладала редкой способностью обеспечивать как незаметность, так и силу. Наша толстокожая гитаристка не боялась быть уязвимой. Увидев ее выступление на том фестивале, я понял, что она сдерживается, чтобы не утопить голос.
Как только мы закончили первую песню, мы приступили к следующей. Адреналин зашкаливал, и никто из нас не хотел терять этот порыв. Независимо от того, сколько раз мой взгляд останавливался на Брэкстон, она никогда не выглядела не в своей тарелке. В конце концов, мораль больше не являлась причиной, по которой я не мог удерживать свое внимание там, где оно должно было быть.
Она околдовала меня.
Наши взгляды встретились и не отрывались, пока она играла, а я подпевал в ее ритме. Когда пришло время исполнить один из наших более сложных риффов, она проделала эту штуку со своими волосами, перекинув их, прежде чем присесть на корточки и позволить толпе насладиться.
Я предпочитал думать, что все это было только для меня.
Черт возьми, да.
Обычно я не одобрял показуху, особенно со стороны любителей, поскольку она давала место для ошибок, но в этот момент я не мог отказать Брэкстон ни в чем, чего бы она ни захотела, так же как я не мог отказать своему сердцу в следующем ударе.
Интересно, почувствовала бы она то же самое, если бы я бросил микрофон и утащил ее в какое-нибудь уединенное место?
Отказала бы она мне?
Я хотел этого так сильно, что убедил себя, что выражение ее глаз побуждает меня сделать именно это.
Прежде чем совершить какую-нибудь глупость, я переключил свое внимание на толпу и продолжение сета. Ничто другое не имело значения, кроме того, чтобы дать людям шоу, ради которого они пришли. Трахнуть мою гитаристку было не основным — блядь — фактором.
Мы быстро прошли сет-лист (прим. список исполняемых песен), и в тот момент, когда
Ее подруги стояли в стороне, с нетерпением ожидая возможности поздравить ее с таким прекрасным выступлением.
— Брэкстон, как-там-твое-второе-имя — Фаун, ты выйдешь за меня замуж? — крикнул Лорен, поставив ее на ноги. Чтобы разыграть еще большую сцену, он опустился на одно колено.
Мое сердце остановилось, в то время как хмурый взгляд омрачил мой лоб.
Я мог поклясться, что Лорен говорил почти серьезно. Я заметил выражение его глаз прежде, чем он вспомнил, что всего лишь пошутил.
Поскольку завтра вечером мы снова играли здесь, у команды в основном была возможность остановиться и посмотреть, реально ли это.
— Франческа, — ответила она. Или, точнее, не ответила.
— Хм?
— Мое второе имя, — пояснила она. — Франческа.
Это лишь заставило брови Лорена опуститься еще ниже:
— Твои инициалы Б.Ф.Ф.? (прим. B.F.F.
– аббревиатура в английском языке, Best Friends Forewer — лучшие друзья навсегда).
— Ага.
Лорен встал, давая понять, что предложение было нереальным, что побудило тех команду вернуться к работе.
— Это очень плохо, потому что я не заинтересован в том, чтобы быть твоим другом, — объявил он, на мой взгляд, слишком серьезно. Он на секунду отвлекся от того, чтобы нарушить мой указ о том, что Брэкстон под запретом, и сделать свой ход.
Ксавьер появился прежде, чем я успел напомнить ему, что этого не произойдет. Все, что это дало — это оттянуло неизбежное, поскольку всегда было «позже».
— Какого черта вы все еще здесь? — он закричал. — У вас совсем немного времени, прежде чем толпа, которую вы только что перевозбудили, обнаружит вас. Пошевеливайтесь, если не хотите, чтобы за вами следили до самого дома.
С этими словами он снова исчез, и мы тоже.
Мы пробирались по туннелям, которые вели к секретному выходу, где уже ждали два «Шевроле Субурбана». Я схватил Брэкстон за локоть как раз в тот момент, когда она направилась к одной из машин, и держал ее в заложниках, пока ее подруги забирались внутрь. Я не сомневался, что они отправятся праздновать, и завидовал тем дням, когда мы были такими беззаботными.
— Что-то не так? — спросила она меня, сильно нахмурившись.
— Ты сегодня отлично справилась.
Несмотря на то, что я говорил искренне, я едва мог произнести эти слова. Я не хотел, чтобы она слишком расслабилась. Когда она лучезарно улыбнулась мне, я на мгновение потерял ход своих мыслей. Могла ли она услышать, как бесконтрольно бьется мое сердце? Могла ли она почувствовать, как вспотели мои ладони от усилий не нарушить мои собственные правила? Если бы она посмотрела вниз, то определенно увидела бы выпирающий член.