Сирена
Шрифт:
Неожиданное открытие, что он везет на яхту к англичанке план нового царского дворца, сильно смутило Варгина и сразу испортило благодушное настроение, в котором он был благодаря утренней поездке в лодке. Не ответственности он боялся, потому что понимал, что выдать его некому, но дело пахло какой-то интригой, и это не совсем нравилось Варгану.
«А мне какая печаль? – решил он наконец. – Поеду, отвезу – и дело с концом. Ведь план мог быть и запечатан, тогда я и не узнал бы, что везу его. Меня просил передать бумаги
Он сложил план, спрятал его и, прикрикнув на гребцов, чтобы они налегли, уселся поудобнее и постарался думать о другом.
Стоявшую на якоре в Неве красивую яхту «Сирена» Варгин видел раньше, побывав вместе с другими любопытными петербуржцами возле нее и отъехав ни с чем, так как всякие попытки попасть на палубу яхты оставались тщетны.
Теперь, подплывая к ней, он издали узнал ее стройные мачты, красивый корпус и золоченую фигуру на носу. Яхта, залитая косыми лучами солнца, нежно вырисовывалась на голубоватой утренней дымке открывавшегося за ней залива.
Варгин, как художник, залюбовался переходом мягких тонов утреннего морского воздуха.
«Без берлинской лазури здесь не обойдешься, – мысленно прикидывал он, силясь распознать краски, – и неужели можно передать это кобальтом?»
В то время злоупотреблять берлинской лазурью считалось преступлением; для синего и голубого света требовалось обходиться кобальтом.
– Вокруг яхты прикажете? – спросил у Варгина лодочник, взмахнув веслами.
– Нет, подъезжай к трапу, мне на саму яхту нужно, – приказал тот.
Лодочник мотнул головой.
– Не пустят, барин! Сколько уж мы возим – никого не пускают. Она словно истукан стоит... то есть совсем никого не пускают...
– Ну, посмотрим, – сказал Варгин, – делай, что велят тебе!
Ялик приближался к яхте, левый трап на ней был поднят, но правый – опущен.
Лодочник обернулся и, видимо, удивился этому обстоятельству.
– И впрямь трап опущен, – проговорил он, – вчера еще тут с господами были – ничегошеньки ничего, а сегодня гляди – спущен!
Варгин сам не знал, как бы ему пришлось добиться входа на яхту, не будь этого спущенного трапа, но теперь препятствие было устранено, и путь был открыт.
– Ну, вот и подходи! – наставительно сказал он лодочнику.
Ялик не совсем ловко подошел и стукнулся бортом о нижнюю площадку трапа. Лодочники схватились за нее руками и подтянулись.
Варгин выскочил и быстро побежал вверх по ступенькам. Едва вошел он на верхнюю площадку – трап, как бы сам собою, невидимым механизмом, стал подыматься. У борта стоял часовой в широкополой лакированной шляпе.
– Мне нужно видеть леди Гариссон, – смело обратился к нему Варгин, поощренный уже тем, что так легко и просто попал сюда.
Он объяснил это себе тем, что, вероятно, на яхте ждали кого-то, кто должен привезти бумаги, потому маркиз де Трамвиль и просил, чтобы они были доставлены сегодня же.
Часовой молча поднял руку и протянул ее, показав вперед.
Навстречу Варгану по палубе шел человек, одетый по последней моде: в темно-зеленый фрак, светло-пепельный с красными мушками жилет с большими отворотами и в лакированные сапоги. Шея его была обмотана высоким галстуком-бантом, из-за которого высовывались концы батистового жабо. На голове у него была круглая серая шляпа.
Этот модный костюм, введенный в республиканской Франции, был в России при императоре Павле под запрещением; в круглых шляпах и во фраках у нас тогда не позволялось показываться на улице. Император требовал, чтобы носили по-старинному: парики с косичками, кафтаны, камфозы, чулки и башмаки; так одевалась Франция времен королей, и у нас даже в одежде не были терпимы республиканские новшества.
Варгин не без любопытства оглядел одежду этого господина, сделал к нему несколько шагов, поклонился и снял свою треугольную шляпу.
Господин ответил таким же поклоном и заговорил на иностранном языке, должно быть на английском; для Варгана это было все равно, потому что он никакого другого языка, кроме русского, не знал.
Он уже мысленно прикинул, как он подметит повадки встретившего его иностранца и будет представлять его, рассказывая товарищам о своем посещении яхты. Для того чтобы сцена вышла комичнее (Варгин не мог обойтись без того, чтобы не сдурить), он стал подчеркнуто жеманно расшаркиваться, разводить руками и мотать головой, как бы выражая этим свое отчаянье, что не может понять то, что ему говорят.
Иностранец перешел на французский язык, звуки которого были знакомы Варгину, но он опять сделал вид, что ничего не понимает. Тогда господин заговорил по-немецки. Варгин хотя не говорил, но кое-что понимал из германского наречия, однако опять-таки ради потехи утрированно раскланялся и проговорил скороговоркой, уверенный, что иностранец, в свою очередь, не поймет русского языка.
– Позвольте мне, почтеннейший незнакомец, выразить вам чувство живейшего сожаления, что я, выражаясь высоким слогом, ни черта не смыслю в других диалектах, окромя российского.
Проговорил он это с таким видом, как будто его выражения были чрезвычайно учтивы и высокопарны. Господин любезно кивнул головой и ответил на чисто русском языке:
– В таком случае будем говорить по-русски.
Варгин сконфузился. Он никак не ожидал этого и, чувствуя, что вместо того, чтобы высмеять господина, сам попал в смешное и неловкое положение, замялся и с глупой улыбкой очень глупо сказал ни с того ни с сего:
– Извините!
Потом он долго не мог простить себе эту глупую улыбку и никак не мог в смешном виде передать свой рассказ с иностранцем.