Сирены Титана

Воннегут Курт

Остались в живых только Би и Хроно.

Хроно выбрался наружу, поцеловал свой талисман.

В Дядька и Боза тоже никто не стрелял.

Когда они нажали кнопку «ВКЛ.», с ними произошли очень странные вещи. С Марса они стартовали, но нагнать своих, как они надеялись, им так и не удалось.

Им не удалось увидеть ни одного космического корабля.

Объяснялось все это просто, хотя некому было объяснить это им: Дядек и Боз вовсе не должны были попасть на Землю – во всяком случае, не сразу.

Румфорд

настроил пилота-навигатора так, чтобы сначала корабль доставил Дядька и Боза на Меркурий, а уж потом – с Меркурия на Землю.

Румфорд не хотел, чтобы Дядька убили на войне.

Румфорд хотел, чтобы Дядек отсиделся в спокойном месте годика два.

А потом Румфорд планировал явление Дядька на Земле, планировал чудо.

Румфорд приберегал Дядька для главной роли в мистерии, которую Румфорд намеревался поставить во славу своей новой религии.

Дядек и Боз чувствовали себя ужасно одиноко в космосе и ничего не понимали. Смотреть было не на что, делать было нечего.

– Черт побери, Дядек, – сказал Боз. – Вот бы узнать, где сейчас наши ребята!

Ребята почти в полном составе висели на фонарях в деловом центре городка Бока Ратон.

Электронный пилот-навигатор автоматически управлял и освещением каюты – не говоря о прочих вещах: он поддерживал искусственный суточный ритм – земные дни и ночи, дни и ночи, дни и ночи.

Читать на борту было нечего, кроме двух комиксов, которые забыли технари с космодрома. Это были истории в картинках: «Чик-чирик и Сильвестр» – про канарейку, которая довела кота до безумия, и «Отверженные» – про человека, который украл золотые подсвечники у священника, который его приютил.

– На что ему были эти подсвечники, Дядек? – спросил Боз.

– Провалиться мне, если я знаю, – сказал Дядек. – Да и плевать я на это хотел.

Пилот-навигатор только что вырубил свет в каюте, таким образом обозначив наступление ночи.

– Ты на все плевать хотел, а? – сказал Боз в темноте.

– Точно, – сказал Дядек. – Я плевать хотел даже на ту штуку, что у тебя в кармане.

– А что у меня в кармане? – сказал Боз.

– Штука, которой можно насылать боль, – сказал Дядек. – Штука, которая заставляет людей делать то, что ты хочешь.

Дядек слышал, как Боз что-то проворчал, потом тихонько застонал в кромешной тьме. Он понял, что Боз только что нажал кнопку на этой коробочке у себя в кармане, кнопку, которая должна была сразить Дядька наповал.

Дядек затаился, замер.

– Дядек? – позвал Боз.

– Чего? – сказал Дядек.

– Ты тут, дружище? – потрясенный, сказал Боз.

– А где же мне еще быть? – сказал Дядек. – Ты думал, что я испарился?

– И ты в порядке, дружище? – сказал Боз.

– В полном порядке, дружище, – сказал Дядек. – А почему бы и нет? Прошлой ночью, пока ты спал, дружище, я вынул эту хреновину у тебя из кармана, дружище, и вскрыл ее, дружище, и выпотрошил из нее всю начинку, дружище,

и набил ее туалетной бумагой. А сейчас я сижу на своей койке, дружище, и винтовка у меня заряжена, дружище, и я держу тебя на мушке, дружище, так что скажи на милость, что ты теперь собираешься делать, черт побери?

Румфорд материализовался на Земле, в Ньюпорте, дважды за время войны Марса с Землей – в первый раз сразу же после начала войны, во второй – в последний день войны Ни он, ни его пес тогда еще не имели отношения к новой религии. Они были просто аттракционом для туристов.

Держатели закладных на румфордовское имение сдали его внаем организатору платных зрелищ, Мэрлину Т. Лаппу. Лапп продавал билеты на материализации по доллару за штуку.

Смотреть-то было почти не на что, кроме материализации и дематериализации Румфорда и его пса. Румфорд не говорил ни слова ни с кем, кроме Монкрайфа, дворецкого, да и то шептал ему на ухо. Он обычно сваливался, как куль, в кресло в Музее Скипа, в комнате под лестницей. Он мрачно прикрывал одной рукой глаза, а пальцы другой руки переплетал с цепью-удавкой на шее Казака.

Румфорда и Казака в программе называли «призраками».

Снаружи, под окном маленькой комнаты, был построен помост, и дверь в коридор была снята с петель. Зрители имели возможность двигаться двумя потоками, успевая бросить взгляд на человека и собаку, угодивших в хроно-синкластический инфундибулум.

– Сдается мне, что он не очень-то разговорчив сегодня, друзья, – привычно вещал Мэрлин Т. Лапп. – Вы поймите – ему есть над чем задуматься. Он же не весь с нами, друзья. Его вместе с собакой размазало по всей дороге от Солнца до Бетельгейзе.

До последнего дня войны все мизансцены и шумовое оформление устраивал Мэрлин Т. Лапп.

– По-моему, это просто чудесно, что все вы, друзья мои, в столь знаменательный в истории мира день пришли сюда смотреть на этот замечательный культурно-воспитательный и научный экспонат, – говорил Лапп в последний день войны.

– Если этот призрак когда-нибудь заговорит, – сказал Лапп, – он расскажет нам о чудесах в прошлом и будущем и о таких вещах, которые Вселенной еще и не снились. Мне остается только надеяться, что кое-кому из вас сказочно повезет и вы окажетесь здесь в ту минуту, когда он сочтет, что пора поведать нам обо всем, что он знает.

– Пора, – сказал Румфорд замогильным голосом. – Давно пора, – сказал Уинстон Найлс Румфорд.

– В этой войне, которая сегодня завершилась победой, восторжествовали только святые мученики, которые ее проиграли. Эти святые были земляне, такие же, как и вы. Они улетели на Марс, начали войну, обреченную на провал, и с радостью отдали свои жизни, чубы земляне наконец соединились в один народ – гордый, полный радости и братской любви.

– Умирая, они желали, – сказал Румфорд, – не райского блаженства для себя, а лишь одного: чтобы воцарилось навечно Братство всех народов Земли.