Сирены Титана
Шрифт:
Дом нависал над водопадом, терраса выступала козырьком прямо в туман, плывший над водой. Это было хитрое переплетение очень легких стальных опор и карнизов. Просветы переплета были закрыты по-разному то куском местного гранита, то стеклом, то шторкой из парусины.
Казалось, что дом был выстроен не для того, чтобы служить людям укрытием, а чтобы продемонстрировать причуды его строителя.
Вежливый слуга приветствовал меня и сказал, что Фрэнк еще не вернулся домой. Фрэнка ждали с минуты на минуту. Фрэнк
Стэнли провел меня в мою комнату, мы прошли по центру дома вниз по лестнице грубого камня — сбоку шли то открытые, то закрытые прямоугольники в стальной оправе. Моя постель представляла собой толстый поролоновый тюфяк, лежавший на каменной полке — полке из неотесанного камня. Стены моей комнаты были из парусины. Стэнли показал мне, как их по желанию можно подымать и опускать.
Я спросил Стэнли, кто еще дома, и он сказал, что дома только Ньют. Ньют, сказал он, сидит на висячей террасе и пишет картину. Анджела, сказал он, ушла поглядеть Обитель Надежды и Милосердия в джунглях.
Я вышел на головокружительную террасу, нависшую над водопадом, и застал крошку Ньюта спящим в раскладном желтом кресле.
Картина, над которой работал Ньют, стояла на мольберте у алюминиевых перил. Полотно как бы вписывалось в туманный фон неба, моря и долины.
Сама картина была маленькая, черная, шершавая. Она состояла из сети царапин на густой черной подмалевке. Царапины оплетались во что-то вроде паутины, и я подумал: не те ли это сети, что липкой бессмыслицей опутывают человеческую жизнь, вывешены здесь на просушку в безлунной ночи?
Я не стал будить лилипута, написавшего эту страшную штуку.
Я закурил, слушая воображаемые голоса в шуме водопада.
Разбудил Ньюта взрыв далеко внизу. Звук прокатился над равниной и ушел в небеса. Палила пушка на боливарской набережной, объяснил мне дворецкий Фрэнка. Она стреляла ежедневно в пять часов.
Маленький Ньют заворочался.
Еще в полусне он потер черными от краски ладонями рот и подбородок, оставляя черные пятна. Он протер глаза, измазав и веки черной краской.
— Привет, — сказал он сонным голосом.
— Привет, — сказал я, — мне нравится ваша картина.
— А вы видите, что на ней?
— Мне кажется, каждый видит ее по-своему.
— Это же кошкина колыбель.
— Ага, — сказал я, — здорово. Царапины — это веревочка. Правильно?
— Это одна из самых древних игр — заплетать веревочку. Даже эскимосам она известна.
— Да что вы!
— Чуть ли не сто тысяч лет взрослые вертят под носом у своих детей такой переплет из веревочки.
— Угу.
Ньют все еще лежал, свернувшись в кресле. Он расставил
— Не удивительно, что ребята растут психами. Ведь такая «кошкина колыбель» — просто переплетенные иксы на чьих-то руках. А малыши смотрят, смотрят, смотрят…
— Ну и что?
— И никакой, к черту, кошки, никакой, к черту, колыбельки нет!
75. Передайте привет доктору Швейцеру
А тут пришла Анджела Хониккер Коннерс, долговязая сестра Ньюта, и привела Джулиана Касла, отца Филиппа и основателя Обители Надежды и Милосердия в джунглях. На Касле был мешковатый костюм белого полотна и галстук веревочкой. Усы у него топорщились. Он был лысоват. Он был очень худ. Он, как я полагаю, был святой.
Тут, на висячей террасе, он познакомился с Ньютом и со мной. Но он заранее пресек всякий разговор о его святом призвании, заговорив, как гангстер из фильма, цедя слова сквозь зубы и кривя рот.
— Как я понял, вы последователь доктора Альберта Швейцера? — сказал я ему.
— На расстоянии. — Он осклабился, как убийца. — Никогда не встречал этого господина.
— Но он, безусловно, знает о вашей работе, как и вы знаете о нем.
— То ли да, то ли нет. Вы с ним встречались?
— Нет.
— Собираетесь встретиться?
— Возможно, когда-нибудь и встречусь.
— Так вот, — сказал Джулиан Касл, — если случайно в своих путешествиях вы столкнетесь с доктором Швейцером, можете сказать ему, что он не мой герой. — И он стал раскуривать длинную сигару.
Когда сигара хорошо раскурилась, он повел в мою сторону ее раскаленным кончиком.
— Можете ему сказать, что он не мой герой, — повторил он, — но можете ему сказать, что благодаря ему Христос стал моим героем.
— Думаю, что его это обрадует.
— А мне наплевать, обрадует или нет. Это личное дело — мое и Христово.
76. Джулиан Касл соглашается с Ньютом, что все на свете — бессмыслица
Джулиан Касл и Анджела подошли к картине Ньюта. Касл сложил колечком указательный палец и посмотрел сквозь дырочку на картину.
— Что вы скажете? — спросил я.
— Да тут все черно. Это что же такое — ад?
— Это то, что вы видите, — сказал Ньют.
— Значит, ад, — рявкнул Касл.
— А мне только что объяснили, что это «колыбель для кошки», — сказал я.
— Объяснения автора всегда помогают, — сказал Касл.
— Мне кажется, что это нехорошо, — пожаловалась Анджела. — По-моему, очень некрасиво, правда, я ничего не понимаю в современной живописи. Иногда мне так хочется, чтобы Ньют взял хоть несколько уроков, он бы тогда знал наверняка, правильно он рисует или нет.