Сирены
Шрифт:
– Черт побери! – Его черты посуровели, и он, откашлявшись, смачно сплюнул. – Ты нарвешься на неприятности, мама, если будешь продолжать гулять здесь. – Она нахмурилась. – Так все-таки, что ты забыла в этом благоухающем саду?
– Во всяком случае, никого, перед кем должна держать ответ.
Он высунул наружу кончик толстого языка, поразительно розового на фоне почти черных губ.
– Хм. Неужели? – Взгляд, которым вновь и вновь обводил ее фигуру, был полон столь сильного вожделения, что Дайна почувствовала, что краснеет. – Любой, из этих сукиных детей, шатающихся вокруг, может подцепить такой первоклассный кусочек белого мяса.
Она опасливо огляделась и увидела снующих вокруг негров и пуэрториканцев. Кое-где между ними попадались белые, торопливо шагавшие по своим делам. Отовсюду доносился громкий смех и шутки. Двое высоких чернокожих бежали по направлению к 8-ой авеню, не обращая внимания на красный свет на перекрестке. Раздался визг тормозов, крики и брань.
– Ты хочешь сказать, что это опасный мир?
– Ты попала в точку, мама. – Он покачал головой. – Здесь попадаются законченные мерзавцы. Сильные и злые, как звери. Ты должна вести себя осторожно. Тебе хочется повилять своей красивой белой попкой в компании изгоев, вроде нас, а? Ты бы лучше сидела дома, где твой белый дружок позаботится о тебе.
– Я же сказала, что мне нравится здесь. Его лицо потемнело, и он, прищурив один глаз, взглянул на нее.
– Черт возьми, мама, уж не пришла ли ты сюда от скуки полакомиться черным мясом, а?
– А?
– Я говорю о нигерах, мама. Нигеры возбуждают тебя? Закончится тем, что твоя рожа превратится в кровавую лепешку. Какой-нибудь симпатичный подонок в зеленом костюме опрокинет тебя на землю, изобьет, а потом раскорячит твои прелестные ножки. Ты идешь домой прямо сейчас.
– Нет, – ответила она флегматично. – Я не шляюсь здесь в поисках мужиков. Я пришла сюда, потому что... Я больше не могу быть там, где мне следует быть.
– Говорю тебе, мама. Будь я проклят, если ты подходишь к здешней обстановке.
Подняв голову. Дайна посмотрела ему в лицо, еще глубже погружая в карманы ладони, сжатые в кулаки. Она стояла, переминаясь с ноги на ногу. Щеки ее порозовели от холода. Каждая фраза, произнесенная ею или Бэбом, сопровождалась тонкой струйкой пара, вырывавшегося изо рта.
– Ты околачиваешься здесь целый день? – поинтересовалась она. Он фыркнул.
– Черта с два. Утром я занимаю свое место на нью-йоркской фондовой бирже. Здесь у меня лишь побочный бизнес. – Он похлопал себя рукой по голове, погружая пальцы в кучерявые волосы. – Это проклятая заплата у меня на макушке всему виной, мама. Железо вшито вместо мозгов, в этом все дело. Они вытекли наружу во время войны. Ужасно жалко.
Дайна услышала фальшь в его голосе и, поняв, что он кривляется, хихикнула.
– Готова поспорить, что ты не был на войне. Ты недостаточно стар для этого.
– О нет, ты заблуждаешься. Я мог бы быть во Вьетнаме, если бы вместо этого не прохлаждался здесь. Армии не нужны изгои. Впрочем, они все равно не нашли бы меня, даже если б очень захотели. Появись они здесь, то им бы показали зону боевых действий. Будьте уверены! – Он с размаху хлопнул себя ладонью по мясистой ляжке.
Проходившие мимо двое молодых пуэрториканцев остановились и вопросительно посмотрели на Бэба. Гладкая, смуглая кожа на их лицах лоснилась; черные блестящие волосы были собраны сзади в хвосты. Их одежда походила на униформу: рваные потертые джинсы и короткие бейсбольные куртки. На ногах у одного из них были надеты адидасовские кроссовки («На
– Подожди, – бросил Бэб, обращаясь к Дайне, и направился к покупателям.
Улица вокруг мигала и переливалась разноцветными неоновыми огнями, похожая на бесконечную светящуюся нить, протянувшуюся сквозь ночь. Пыльный ветер гнал мусор вдоль водосточных желобов. Он дул с запада и приносил с собой смрад и зловоние промышленных выбросов с заводов Нью-Джерси.
Бэб взял из рук одного из пуэрториканцев пригоршню зеленых банкнот и вручил ему два тщательно перевязанных полиэтиленовых пакетика, наполненных желтыми и розовыми таблетками. Нежно-голубой «Кадиллак» проехал мимо так медленно, словно у него были неполадки в моторе. Он выглядел необычно с четырехфутовой антенной у переднего стекла и большим количеством хромированных частей, чем у любых трех автомобилей вместе взятых.
Дайна сощурилась, пытаясь заглянуть внутрь «Кадиллака», но темно-зеленые стекла на окнах сделали эту затею почти невыполнимой. Ей удалось разглядеть лишь смуглое луноподобное лицо и голову пассажира, украшенную копной черных волос, заплетенных в мелкие косички.
Бэб, закончив сделку с пуэрториканцами, наклонился к боковому окошку машины, и оно беззвучно скользнуло вниз. Ему пришлось согнуться почти вдвое, чтобы засунуть голову внутрь. Дайна услышала его голос, но не могла разобрать ни слова. Затем Бэб извлек откуда-то плоскую упаковку, завернутую в коричневую бумагу. Он протянул ее внутрь салона и вытащил назад деньги. Потом сказал что-то еще и выпрямился. «Кадиллак» тронулся с места набирая ход, и боковое стекло вернулось на прежнее место.
Когда Бэб, вернувшись на тротуар, приблизился к Дайне, она спросила:
– Ты собираешься стоять здесь всю ночь?
– Что тебе нужно, мама? – он пристально посмотрел на нее. – Ты меня совсем не знаешь. Я могу доставить тебе серьезные неприятности.
Она улыбнулась.
– Я так не думаю, – протянув руку, она прикоснулась к его лицу. – Что ты можешь сделать мне? Отобрать деньги? Они твои, если ты хочешь. – Бэб был так поражен, что не нашелся что ответить. – Или что-то похуже? Изнасиловать меня?
– Ха! Тебе никто не поможет. Что с тобой, черт возьми, мама? У тебя в голове совсем пусто? Проклятье! Неужели твоя мама ничему не учила тебя?
– Мне кажется, что ты не такой, как все остальные, о которых ты мне говорил.
– Хрен с два, мама! Точно такой же. Просто поздоровей большинства, и все.
– Давай раздобудем что-нибудь поесть, а?
– Эй! Я могу взять тебя за руку прямо сейчас, оттащить вот за этот дом и заставить пожалеть о том, что ты пришла сюда. – Он протянул руку так, что она едва не прикоснулась к плечу Дайны, и в его желтых глазах вспыхнули огоньки, как у ночного хищника.
– Ну же, – сказала она. – Давай перекусим где-нибудь, а?
Его пальцы сильно сжали локоть девушки, и он потянул ее к убогому входу в Нова Хаус. Она и не думала сопротивляться.
– Я собираюсь трахнуть тебя, дурочка, – прорычал он, наконец разозлившись. – После этого тебе понадобится инвалидное кресло.
– Это не будет изнасилование, если я хочу сама.
Слова Дайны вдруг остановили его, и он, обернувшись, уставился на нее.
– Что ты хочешь сказать, мама?
– Просто пытаюсь объяснить, что ты не можешь изнасиловать меня.